Пообедав картошкой фри с луковыми кольцами, мы поднялись в лифте на «Небесную платформу». Робина чуть не вырвало прямо на стеклянный пол. Стиснув зубы и сжав побелевшие кулаки, он заявил, что зрелище просто фантастическое. Вернувшись в машину, Робин как будто вздохнул с облегчением от того, что Гатлинбург остался позади.
Он был задумчив по дороге обратно в хижину.
– Сомневаюсь, что мама назвала бы это место лучшим на всей планете.
– Нет. Вероятно, оно даже не вошло бы в ее тройку лидеров.
Он рассмеялся. Мне удавалось рассмешить его, выбирая подходящий момент.
В ту ночь было слишком облачно, чтобы любоваться звездами, но мы снова спали на улице, на наших деревенских подушках с их шествиями лосей и медведей. Через две минуты после того, как Робин выключил фонарик, я прошептал:
– Завтра у тебя день рождения.
Но он уже заснул. Я тихо прочитал молитву его матери за нас обоих, чтобы успокоить сына, если он проснется в ужасе от того, что забыл.
Он разбудил меня глубокой ночью.
– Как ты думаешь, сколько во Вселенной звезд?
Я не рассердился. Пусть мне помешали спать, я все равно был рад, что Робин продолжает смотреть на звезды.
– Перемножь количество песчинок и деревьев на Земле. Сто октиллионов.
Я заставил его произнести слово «ноль» двадцать девять раз. На пятнадцатом его смех перешел в стон.
– Окажись ты древним астрономом, использующим римские цифры, не смог бы записать это число. Даже за всю свою жизнь.
– У скольких звезд есть планеты?
А вот это число постоянно менялось.
– Вероятно, у большинства имеется по крайней мере одна. У многих – несколько. Только в Млечном Пути может быть девять миллиардов планет, похожих на Землю, в обитаемых зонах соответствующих звезд. Добавь десятки других галактик в Местной группе…
– Но тогда, папа…
Робин был мальчиком, восприимчивым к утратам. Разумеется, Великое молчание Вселенной причиняло ему боль. Возмутительная безграничность пустоты заставила его задаться тем же вопросом, что пришел в голову Энрико Ферми во время знаменитого обеда в Лос-Аламосе три четверти века назад. Если Вселенная больше и старше, чем кто-либо способен вообразить, у нас явно имеется проблема.
– Папа… если существует так много мест, где можно жить… почему нигде никого нет?
Утром я притворился, что забыл, какой сегодня день. Сын, которому только что исполнилось девять, видел меня насквозь. Пока я готовил супер-пупер овсянку с полудюжиной добавок, Робин от возбуждения прыгал возле кухонного стола, как будто скакал на «кузнечике». Мы побили мировой рекорд по скорости поедания завтрака.
– Давай откроем подарки.
– Что откроем? А ты мастак делать грандиозные предположения…
– Правильное слово – гипотеза.
Робин знал, что получит на день рождения. Он выпрашивал эту штуку несколько месяцев кряду: цифровой микроскоп, который можно было подключать к моему планшету и рассматривать на экране увеличенную картинку. Сын провел все утро, изучая пену с поверхности пруда, клетки изнутри собственной щеки и нижнюю сторону кленового листа. Он бы с радостью потратил остаток отпуска на разглядывание образцов и наброски в своем альбоме.
Опасаясь вывести его из равновесия, я достал торт, который купил тайком в магазинчике, построенном у подножия горы еще в пятидесятых годах. Робин сперва просиял, потом спохватился.
– Папа… торт?
Он направился прямиком к коробке, которую я не сумел спрятать, и изучил состав, качая головой.
