– Можем заниматься испанским здесь, если хочешь, – говорит Фелипе, и я кладу книгу обратно на стол. – Это первый опубликованный текст о Кастильо-Бралага. Он датируется 1600-ми годами.
Мы перелистываем несколько пустых, пожелтевших от времени страниц. Затем натыкаемся на первую строку, написанную чернилами: «La maldición del castillo».
Я постукиваю по предложению, жду, когда он переведет.
– Проклятие замка, – говорит Фелипе. – Maldición значит «проклятье».
Я переворачиваю страницу, и Фелипе объясняет:
– Это предисловие автора, но в таких книгах авторы никогда не раскрывают своего имени. В предисловии обычно рассказывается, что эта книга – результат многолетних исследований и опросов, что она составлена из рассказов очевидцев, выдержек из дневников, новостных статей и личной переписки.
Несколько часов подряд мы изучаем это предисловие. Испанский язык в этой книге настолько архаичен, что Фелипе лишь иногда останавливается, чтобы подчеркнуть какое-нибудь слово или фразу, в основном он просто переводит содержание текста. Я сомневаюсь, что такое устаревшее построение фраз пригодится мне сегодня. Наконец-то мы добираемся до первой главы.
– «Глава первая, – переводит Фелипе, – самый ранний письменный документ, который я смог найти, – это дневник примерно 1300-х годов». Есть хочешь?
Я хмурюсь, не понимая, почему автор так странно пишет. Потом поднимаю взгляд от страницы и вижу, что это Фелипе задает этот вопрос мне. Я мотаю головой, но мой желудок при этом громко не соглашается со мной.
Фелипе усмехается и достает из холодильника сэндвич, поделенный на две части. Он отдает мне половину и принимается за еду, при этом не отрываясь от книги. Он мысленно переводит каждую строчку, прежде чем перевести мне вслух.
Я смотрю на багет, который лежит передо мной на маленькой тарелочке: начинка из ветчины, помидоров и сыра. Я вдыхаю запах еды, я голодна, но на выдохе меня подташнивает. Так уже у меня довольно давно.
– «В дневнике описывается черный замок, – переводит Фелипе, показывая на страницу со словами castillo negro, – на вершине скалы. До 1500-х здесь ничего особенного не происходило, – читает он, – но потом замок прославился тем, что туда приглашали гостей для праздников в полнолуние – fiestas de luna llena, – которые продолжались по несколько дней».
Фелипе замолкает, дожевывает сэндвич и читает дальше:
– «Никому так и не удалось узнать, что происходило на этих праздниках, – переводит он, проглотив то, что жевал, а потом смотрит на меня, и я улавливаю тревогу в его взгляде, – потому что никто с этих праздников в честь полнолуния не возвращался».
Я чувствую какую-то странную сухость в глазах и заставляю себя моргнуть несколько раз. Фелипе захлопывает книгу.
– Думаю, мы не с той книжки начали. У меня есть рабочие тетради…
Я энергично хлопаю ладонью по обложке книги.
– Хотя можно и по этой учиться, – говорит он, морщась, как будто я его только что ударила, – осторожнее. Это старинная книга.
Смутившись, я убираю руку.
Он снова открывает книгу на том месте, где мы остановились, и читает про себя. Проходит несколько секунд, но он молчит, не переводит.
– После того как это случилось, – тихо произносит Фелипе, глядя мне прямо в глаза, – о тебе рассказывали во всех новостях.
Не нужно объяснять, что он имеет в виду под словом «это». Я почти рада, что худший день в моей жизни уместился в этих трех буквах.
