– Мама! – ахнул Симура.
– На корпоративе новогоднем. Напоил меня шампанским, дуру, девчонку. Предложил отвезти домой на тачке. Джип-то наш помнишь, сынок? Мне бы, идиотке, поостеречься: он меня и в офисе часто зажимал, трогал. За грудь хватал, в лифчике соски щупал. Домогался меня. Но стояла новогодняя ночь, петарды рвались в сугробах… Башка моя кружилась от шампанского, я согласилась. А Гена меня прямо в джипе, где тебя потом в детское кресло сажал, на заднем сиденье изнасиловал. Залетела я от него. Не желая родила тебя, убийцу!
– Врешь! – Симура побледнел. Он повысил голос: – Мне тетка совсем иначе ваше знакомство описывала. Отец тогда с бабой Раей сожительствовал. Годы их связь тянулась. А тебе замуж за него самой хотелось, назло твоей матери!
– О, сынуля! Тебе тетка Света в постели и не то еще про меня на ушко нашепчет. Я желала выскочить замуж за Генку-цыгана? Любовника матери?! – Пьяная, почти потерявшая над собой контроль Аксинья – мать, женщина, вдова – подбоченилась: – Мне было девятнадцать лет. Я танцами в Тарусе занималась. Танго, вальс… Я выиграла областной конкурс красоты. А твой папик – лысый, с брюхом, жаба жабой! Скопидом! Если бы не залет… не ты в моем животе, чертов зародыш, я б на него и не глядела даже. За мной парни ухлестывали вроде этого красавца, под два метра! – Аксинья ткнула пальцем в Гектора, хранившего молчание. – Добивались моего внимания! Увивались за мной! Жениться предлагали!
– А ты в отца влюбилась. И ты его бешено ревновала, – не отступал Серафим. – Ты на моих глазах на него с ножом кухонным из ревности бросилась! И когда мы с ним от тебя сбежали в дом Тиграна, ты за нами бросилась следом! Отца «изменщиком» обзывала, прикончить грозилась. И ты…
– Ну, что я?
Стоп. Катя замерла. Истерика, хвастовство Аксиньи… их вдруг как будто ножницами отрезало. Аксинья словно разом протрезвела. Короткий вопрос задан сыну ледяным тоном.
– …это ты его убила, – тихо произнес Симура.
– Гадина… отморозок… меня, мать родную… при посторонних смеешь обвинять… – Аксинья сжала кулаки и шагнула к сыну.
– Отец тебя бросил! Разводился, а ты его отдать другой женщине не могла. Ты его убила. Я часто размышлял, повзрослев… Облить горючкой – только ты способна… никто больше. Явилась на Кручу… и расправилась с ним.
– Сволочь ты! – заорала Аксинья. – Правильно мы с матерью от тебя, твари лживой, тогда отказались! Не захотела я с тобой больше дела иметь. Ты меня в убийстве обвиняешь… Подонок! Ты сам его убил на Круче! Он ведь довел тебя. Ты забыл про его издевательства? Давил он тебя дома, словно червя, да, видно, мало! И на Круче, куда вы вдвоем от меня скрылись, он над тобой изгалялся. Наверняка воспитывал тебя, пьяный, уму-разуму учил. Он ведь обожал всех учить, давить, командовать! Он лупил тебя. А ты ему отомстил. Подкараулил его сонного!
– Отец меня не бил. Мы с ним рыбачили. Поймали сома. Я его вез в лодке в брезенте. – Симуру всего трясло от волнения. – Тебе отлично известно: отец на меня никогда руку не поднимал. Он и на тебя руки не поднимал! И с бабой Раей всегда вежливо обходился. А она его еле терпела. Я в ее глазах читал злость. Отец при мне лишь однажды сорвался на твою подругу.
– Евдоха меня тогда защищала. Она всегда стояла за меня, а не за Генку с Арькой!
Катя вновь насторожилась: в бедламе семейного скандала внезапно мелькнул призрак Ариадны Счастливцевой, исчезнувшей без следа. И возник новый фантом – некая Евдоха, подруга Аксиньи.
