Но главным для Толля был не мамонт – его неодолимо влекла Земля Санникова.
Весной 1901 года группа во главе с Толлем высадилась на Таймыре. Маршрут оказался очень тяжелым. Продукты и керосин быстро убывали. Обессилевшие собаки отказывались двигаться. Но напросившийся в экспедицию лейтенант-гидрограф фактически вытащил людей из ледяных лап гибели, подавая личный пример мужества и дальновидности. Толль отметил его заслуги, назвав именем лейтенанта остров у берегов Таймыра.
На следующий год новая экспедиция под руководством Толля отправилась в высокие широты, но уже без лейтенанта-гидрографа. С тех пор их никто не видел. Лейтенант предпринял попытку отыскать следы экспедиции своего бывшего начальника, но она чуть ни закончилась трагедией для него самого. Не удалось ему выполнить и завет Толля – найти легендарную Землю Санникова.
Нам тоже не удалось обнаружить ни большого смысла, ни информации в той полуофициальной лекции. Споры о том, есть ли жизнь на Марсе, кто полезней – лирики или физики, и может ли быть добро с кулаками, нас уже не интересовали.
– Добро должно быть с атомной бомбой, ежу понятно, – буркнул Юра.
– Точно, – кивнул Леша. – А с кулаками – это не добро, а хулиганство.
Экспедиция Толля действительно оставила на Таймыре свидетельства своего пребывания. Именно ее следы, а не Русанова и обнаружили ребята. Более того, у них, оказывается, и карта была с отмеченными стоянками экспедиции Толля. Однако широкой огласки находки эти не получили, потому что человеком, вытащившим на себе таймырский маршрут экспедиции Толля, был лейтенант Колчак, которого на сломе эпох уже в адмиральском чине забросило в другие широты. Закончилось это, как известно, трагически. Остров его имени стал островом Расторгуева – не Коли, которого все знают, а какого-то другого, – а образ очарованного странника русского севера, брошенного в пекло гражданской войны решать судьбу России, дошел до нас в виде карикатуры. Но Леша и тогда относился к нему как к замечательному ученому, внесшему большой вклад в изучение дорогих его сердцу северных льдов, скал и морей. Когда мы познакомились ближе, он так и сказал: «Колчак – это наш человек».
Я даже вздрогнул и насторожился. Но Леша, как выяснилось, никаких вещей не распродавал и никуда не собирался.
И стало ясно: в Москве ли, в Париже, в согласии или конфронтации с властями, несмотря ни на какую огнеопасную ситуацию, История СССР пишется заново, и этого уже не остановить. А Леша, по следам каких бы пропавших экспедиций ни шел, – ничего с ним не случится. Потому что он человек хороший. Спокойный и доброжелательный ко всему живому. На камчатской речке с медведем столкнулся нос к носу – и хоть бы хны! Никто никого не обидел. Комары его не трогают, звери не кусают, змеи не жалят, даже люди – и те хорошо относятся. Человек такой! Только вот, почему его постоянно и так далеко заносит? Может, в семье неладно?
Выяснилось также, что Леша, несмотря на то, что он «шведскоподданный» и внешне очень похож на скандинава, любит все русское народное. Дружит с ансамблем Покровского, крещен в православную веру и считает, что только она и есть вера истинная.
А Швеция, насколько я знаю, страна лютеранская.
