«Хлюп-хлюп-хлюп», – причитали насквозь промокшие кожаные кроссовки. «Чавк-чавк-чавк», -отвечала им болотная жижа. «Зачем жить… зачем жить… зачем жить…» – под каждый шаг – молоточком отдавалось в больной голове.
И вдруг. Она. Почувствовала Взгляд.
Из-под нависших веток старой ёлки на неё смотрели глаза. Это было животное, и оно страдало. Собака. Небольшая чёрная собака.
Привязана к дереву?
– Этого не может быть! Это глюк! Мне кажется! Откуда тут собака? – вслух говорила сама с собой девочка, пробираясь ближе.
Нет. Собака реальная. Очень тощая. Оставлена на погибель – привязана к ёлке проволокой за лапу. И лапа эта уже изглодана.
Рукам стало тепло от тёплой собачьей крови.
Лес содрогнулся от страшного крика. С дерева сорвались два больших растрёпанных ворона и полетели прочь с насиженного места.
Девочка орала, как дикое животное. Вложила в крик всю ненависть в миру, который допускает такое предательство, такую боль. Душевную. Как у неё. Физическую. Как у найдёныша с окровавленной культей.
Окоченевшими руками она расшатывала и переламывала пополам проволоку, которая слабо, но поддавалась и грязно, не по-девичьи, ругалась. Непонятно, откуда приходили ей в голову мерзкие слова, такие же, как поступок этих нелюдей.
Столкнувшись с живой душой, которой хуже, чем ей, девочка поняла: если всё так плохо, что хуже быть не может, значит, может быть только лучше.
– Сейчас, сейчас, потерпи!
У неё получилось. Девочка взяла беднягу на руки. Тельце страдалицы было лёгким, почти невесомым. Спасательница бегом кинулась вон из леса.
– Ну что ты, что ты… Сейчас я… Будем жить!
На чердаке домика её души, в самом дальнем уголке, повернутый дверью к стене, стоит шкаф.
В нём – об этом знает только она – спрятан скелет. Помня пословицу «С глаз долой – из сердца вон», она когда-то, надрываясь, затащила гремящий костями остов по узкой лестнице под самую крышу.
Сердце бухало так, что, казалось, вот-вот остановится. Не только от тяжести, от страха! Никому нельзя было попасться, никто не должен был видеть, как она прячет останки своего горя и нестерпимой боли.
Подняв то, что не должен был видеть никто, наверх, она передохнула и стала засовывать скелет в старый шкаф. Но это не платье, на плечики не повесишь…
Она решила разместить его лёжа. Укладывала на пол шкафа, с трепетом расправляя каждую косточку и орошая ее горючими слезами.
Спрятала то, о чём никто и никогда не должен был узнать, кинула прощальный взгляд на милые кости и решительно захлопнула дверь шкафа.
Всё.
Нет, не всё…
Чтоб не выбрался скелет наружу, тяжелыми цепями дважды обернула шкаф и повесила огромный замок, обхватив дужкой два соседних звена цепи.
Она не дура, понимала, что эти манипуляции – лишние, ведь открыть шкаф может только она одна, но, сжав зубы, закрывала его от самой себя!
Ей казалось, что если глаза не видят, то и душа не будет болеть…
Наивная. Верила в народную мудрость…
Прошло время.
Она приказала себе забыть про чердак. Не поднималась туда, даже если на улице шел затяжной дождь, и постиранному белью было бы комфортно под крышей.
Но она упорно развешивала мокрые тряпки по всему дому, только бы не вступить на скрипучую лестницу, ведущую на чердак. Ведь там, в самом углу, обернутый цепью воспоминаний – шкаф со скелетом.
И вдруг в один из дней раздался звонок. Телефон звонил долго и настойчиво, замолкая лишь на миг, и вновь ввинчивался резким звуком прямо в мозг. Звук шел сверху, из-под потолка.
