Самое допущение, принятие своей ничтожности дает им ту самую свободу, которая обычно их отличает, и ту самую устойчивость, которая им столь необходима. Отсутствие свободы парализует их творческий гений и сводит в могилу.
Мы сидели в милом пражском кафе и пили кофе. На Маше было очень красивое черное платье, ее волосы были распущены и отливали красным золотом. Анешка была в чем-то строгом, но стильном. Мы собирались в Оперу. В тот вечер давали «Кармен». Нам было хорошо и уютно, как-то очень по-чешски сладко. По контрасту с благополучием и гедонизмом момента мне вспомнилась судьба Жоржа Бизе. Его «Кармен» была в клочья разорвана критикой. Публика негодовала, что ей в качестве главной героини предложили цыганку. От расстройства Бизе заболел и вскоре умер, не выдержав отвержения своего любимого детища.
Анешка не знала этой истории.
– О, ему нужна была терапия! – почти вскрикнула она, узнав о преждевременной смерти Жоржа.
– Ты могла бы ему помочь?
– Конечно! – с невероятной силой и верой ответила Анешка и замолчала, задумавшись.
Я представила себе их возможный разговор. Она наморщила лоб и по-особому сложила губы, как она обычно делает в сложные моменты консультаций, и стало ясно, что она тоже мысленно говорит с покойным композитором. Я представила, как Анешка садится в машину времени, отправляется в Париж и спасает Бизе от смерти, чем очень помогает всем нам, потому что после ее терапии он пишет еще пять великолепных опер. Или семь. Опер, которые делают нас лучше.
Я взяла кусочек хлеба. Он был таким вкусным! Очень хотелось поделиться им с ушедшим гением.
– Нам пора, – Анешка произнесла эти слова так, как будто возможность спасти великого Жоржа все еще существовала. Мы встали и пошли.
Слушать умершего Бизе.
Все великое разрушительно для того, что было прежде. Истинное творчество агрессивно, как всякое движение вперед. Публика была не готова видеть цыганку на сцене. Она ответила агрессией по отношению к автору на творческую агрессию самой новизны «Кармен». В мире искусства сложно выжить, если думать о себе, как о большом художнике, всегда творящем добро. Для здоровья иногда полезнее считать, что ты – всего лишь автор спорной оперы. После провала развести руками, рассказать себе анекдот про ворону, которая «не шмогла», и сесть писать следующую.
Весьма полезно время от времени повторять самому себе, что вы – просто человек, земной смертный человек. Что совершенен только Бог, что гармонично только мироздание и вечна лишь Вселенная. Но важно любить и ценить в себе частицу божественной искры, талант, способности и лучшие чувства. То, что звучит в унисон с миром. Искусство в себе, как говорил Станиславский, науку в себе, мир в себе, добро в себе, красоту в себе…
Критичность и негативизм в целом неплохие вещи. На мой взгляд, очень важно в жизни – иметь капельку недоверия к ней. Плюс – крошечку недоверия к себе и щепотку сомнения в своих возможностях.
В защиту такого подхода, столь непопулярного нынче, в период всеобщего увлечения вдохновенным поиском позитива и фанатической культивацией успеха, позволю себе напомнить, что негативные убеждения, негативный подход так же важны для здоровья нашей психики и социальной жизни, как и позитивные.
Например, современная судебная система основана на сопоставлении, соперничестве «позитивного подхода» адвоката и «негативного подхода» прокурора. Вердикт же выносит судья-реалист, «беспристрастный и объективный». До сих пор ничего лучшего для установления истины еще не придумано. Демократические институты управления обществом вообще придумали люди с крайне негативным мышлением. Они изначально считали, что человек слаб и подвержен моральному разложению, оттого на высокой должности даже самых пригодных для этого представителей рода человеческого держать более чем 8—10 лет никак нельзя. Они подозревали, что управленцы склонны сплачиваться в союзы, кланы или банды, как хотите, и что единственный эффективный способ контролировать их – предоставить это другим союзам управленцев. Это красиво называется «разделением властей». Но и этого оказалось мало. Для более надежного контроля необходим еще и пристально-недоверчивый пригляд общественных представителей в лице свободной прессы и гражданских организаций.
