– Ну да ладно, на худой конец и ты сойдешь. – Кивнул Николаю. – Давай двигай в угол, а то посреди комнаты стрелять неохота – всю хату кровянкой зальешь.
Он повел стволом в сторону Екатерины Ермолаевны, пытавшейся двинуться к нему. Покачал головой.
– И не думай. Пристрелю. Лучше дочкой своей, дурой, займись. – Повернулся к Воронкову. – И ты не думай. – Дослал патрон в патронник. – Лучше, конечно, Димку вашего пристрелить. Да ладно, в другой раз. А ты, кому сказал, двигай в угол!
Николай прошипел:
– Сволочь.
И отошел в угол комнаты, стал там, опустив руки:
– Ну что, здесь стрелять будешь или выйдем?
Лиза застонала, попыталась сесть, встряхнула головой, потерла ушибленную скулу, затылок. Она постепенно приходила в себя, хотя Сашка виделся ей все еще в тумане. Фёдор Николаевич помог ей встать, усадил на стул. Взглянул на полицая и сказал, покачав головой:
– Ну и подонок же ты! Лизу-то за что?
Сашка криво ухмыльнулся.
– За что? Она знает, за что. – Кивнул Николаю. – Ты, я вижу, уже собрался. Давай выходи.
В это время входная дверь открылась. Повеяло холодком, в коридоре застучали сапоги. В комнату ввалились немцы: офицер и два солдата. С ними незнакомый полицай. Тот сразу воскликнул:
– Так вот он, – указал пальцем на Николая. – Мне Сашкина женка так и сказала: здесь он. – Кивнул Сашке: – Здорово, Санек. Ты уже успел! Медаль зарабатываешь? Молодчага.
Офицер с пистолетом в руке приказал Воронкову:
– Хенде хох!
Николай с тоской окинул фашистов взглядом. Рук не поднял. Вошедший с немцами полицай подошел к нему.
– Ну шо, не понял? Давай хендехохай, а то на месте пристрелю, комиссарская морда. – И видя, что Воронков рук не поднимает, ткнул стволом винтовки ему в подбородок. Промычал: – Ну-у-у…
Солдат навел автомат на Николая, передернул затвор.
Екатерина Ермолаевна не удержалась:
– Коля! Коленька, ну подними ты руки, пристрелят ведь, кому лучше?
Степанко тоже не сдержался:
– Ну ты, сучонок! Поднимай руки, поднимай, откомиссарился…
Лиза со страхом и ненавистью смотрела на все это из своего угла. Встретилась взглядом с Николаем. Прошептала еле слышно, кивнув головой:
– Подними, подними, Коленька.
Николай медленно поднял руки.
Сашка осклабился:
– Ну вот, так-то лучше.
Офицер кивнул на дверь:
– Геен. Шнель.
Николай пошел к выходу. Один солдат двинулся впереди. В коридоре Воронков остановился, потянулся за сапогами, но его опередил Степанко. Схватил их, усмехнулся:
– Обувку захотел? Так она тебе больше не понадобится!
Размахнулся и с силой забросил сапоги в комнату, подтолкнул Воронкова к выходу. Сказал с издевкой:
– Сапоги ему, барину, подавай. И без сапог сдохнешь.
Они ушли. Коля Воронков, за ним автоматчик и следом на некотором расстоянии остальные.
Дождь все моросил. Екатерина Ермолаевна и Лиза словно приросли к калитке, глядя вслед печальной процессии и понимая, что Колю они больше не увидят. Понимал это и Воронков.
Отойдя от дома Калугиных метров на двадцать, почти скрывшись за пеленой дождя, обернулся и поднял руку, навсегда прощаясь с любимыми людьми.
Неслышными шажками сзади подошел к женщинам Матвей. Спросил:
– Николая забрали?
Екатерина Ермолаевна с Лизой от неожиданности вздрогнули, как по команде обернулись. Лиза с возмущением накинулась на брата:
– Ты что? С ума сошел? Тут и так коленки ходуном, сердце обрывается! Я чуть не упала! Мало нам фашистов, так ты еще пугаешь! Откуда ты взялся?
