– Ма, да не волнуйся ты так. Сашка или немцы дверь бы уже вышибли. Может, помощь кому нужна.
Она отодвинула дверную задвижку, выглянула и ахнула: на пороге стоял, покачиваясь, Коля Воронков.
Лиза от изумления чуть не упала. Распахнула глаза, осмотрелась, схватила за рукав и быстро затащила его в дом.
На Колю смотреть было страшно. Куда подевался тот бравый молодцеватый красавец, каким он выглядел в довоенные годы? Перед Калугиными стоял моложавый старичок, заросший, небритый, в грязной и оборванной офицерской шинели, висевшей на нем, как на вешалке. Эта худоба и впалые щеки потрясли Лизу. От прежнего Воронкова остались только глаза. Глаза, такие знакомые, почти родные, но такие уставшие… В них была какая-то обреченность, какая-то особая, невозвратная печаль. Сердце защемило, затарабанило, пытаясь вырваться из груди. Но она быстро опомнилась, повернулась к маме.
– Мам, ну что? Воду ставить? Или кормить?
Екатерина Ермолаевна тут же распорядилась:
– Давай, дед, подбрось в печку уголька да пару полешек, чтобы быстрей разогрелась. Лиза, воду! Пару ведер, чтоб помыться хватило. – И к Николаю: – Коленька, раздевайся живо. Все твое спалим. Куда тут в военной форме идти? Дедово оденешь, подойдет по размеру. А разговоры все – что да как, да откуда – потом. Лена, – это уже к внучке. – Бери Юрочку и – к себе в комнату. Нечего тут крутиться, и так места мало. – Кивнула головой в сторону спальни. Добавила: – Давай, давай, шустренько. А я пока чего поесть приготовлю.
Коля беспомощно оглянулся: где ж тут раздеваться?
Лиза сообразила, взяла его за руку.
– Пошли в коридор, сапоги снимем. Видишь, грязи на них вагон. Со всего Донбасса. Потом в спальню ко мне, там разденешься. И не стесняйся – ты дома.
Воронков усмехнулся:
– Со всего Донбасса грязь, говоришь? Бери пошире – чуть ли не от самой границы.
Он быстро разулся, прошел в Лизину комнату, снял все с себя. В одних трусах пристроился на краешке стула.
Лиза быстро собрала его одежду, сунула ее, как в мешок, внутрь гимнастерки, связала рукава, повернулась к выходу. Коля остановил ее, смущенно улыбнулся краешками губ:
– Лиза, ты прости, а пожевать хоть корочки не найдется? Я один сухарик на три последних дня растягивал.
Лиза пожала плечами.
– Да, конечно, Коленька. Мама там суп уже греет. Ты только скажи: сразу давать или после мытья?
Воронков сглотнул слюну:
– Корочку бы сразу, если есть, конечно. Остальное потом.
Лиза кивнула и заспешила из комнаты. Екатерина Ермолаевна оторвалась от плиты.
– Корочку Коле я сама дам. А ты одежку его в сарайку снеси, завтра с утреца сожжем.
Лиза поспешила на выход, плечом толкнула входную дверь, сделала шажок на улицу и… нос к носу столкнулась с Шуркой.
– Ты чего? – ошарашенно спросила она. – Чего по ночам шастаешь?
Шурка пожала плечами.
– А ты чего? Первый раз, что ли? Или ты ко мне в такое время не захаживала? Не ночь пока. Сашка на службу собирается, покормить надо. Я кинулась готовить, а соли нет. Вот я к тебе и метнулась.
Она обшаривала Лизу поросячьими своими глазками. Лиза спрятала за спину Колины вещи. Усмехнулась.
– На службу, говоришь, собирается? Мужиков наших ловить? Или, может, немцам сапоги лизать?
Шурка вздохнула.
– Ладно, Лиза, хватит тебе насмехаться. Неизвестно пока, что лучше: по чуланам прятаться или новой законной власти служить. А муж, он и есть муж. Время покажет, кто прав. – Шурка зло взглянула на Лизу. – Так дашь щепотку соли или откажешь подруге? – Она слегка наклонилась к Лизе. – Только вот чего я тебе скажу: кто прав, кто виноват и кто какую власть признает – пусть мужики наши разбираются. А мы с тобой подругами были, подругами и должны остаться.
