– Почему закрыт?! – удивился адъютант Джабы. – Голову даю на отсечение, что открыт, и что там можно найти не только хачапури…
Через пятнадцать минут они уже сидели в любимом ресторанчике его юности и перед ними стояли бутылка "Кинзмараули", тарелка с зеленью и сыром и дымящиеся аджарские хачапури, подмигивающие слегка – именно так, как нужно, – поджаренным яичным желтком, готовым растечься по горячему тесту.
В эти дни к Тбилиси то и дело отключался свет, время от времени прекращалась подача воды, по официальным данным в Грузии не было ни капли бензина, а любые денежные знаки имели не больший смысл, чем во времена первобытнообщинного строя. И, тем не менее, ресторанчик был забит людьми, которые заказывали все новые и новые порции шашлыка и хачапури и за которые, очевидно, как-то расплачивались, а возле входа было припарковано никак не меньше десятка машин…
– А мне тут о Тбилиси такое порассказали, что я подумал, будто у вас здесь настоящая война идет, – сказал Крох.
– Конечно, идет, дорогой, – в тот момент, когда адъютант Джабы наливал вино, Крох заметил на его руке пятиконечную звезду, в центре которой была надпись "Смерть мусорам" – татуировка, отмечающая тех, кто впервые попал на зону еще подростком. – Ты же слышал, этот шакал Гамсахурдиа против демократии пошел… Да вот, кстати, ребята, кажется, на войну поехали, – и адъютант "профессора" кивнул на четырех мужчин, направлявшихся к выходу.
– В смысле, воевать? – уточнил Крох.
– Да нет, посмотреть, чья сейчас берет. Через полчаса вернутся, расскажут… Кстати, хочешь взглянуть? Тем более что нам все равно уже к Профессору двигаться надо.
На перегороженном баррикадами проспекте Руставели в районе Дома правительства было почти так же тихо, как около стадиона. Возле одной из баррикад адъютант Джабы притормозил.
– Посиди пару минут в машине, батоно Давид, – сказал он Кроху. – Мне тут ребятам кое-что сказать надо…
Однако Крох вылез вслед за ним из черной "Волги" и вскоре уже стоял в окружении десятка крепко сбитых парней в новенькой советской военной форме, обвешанных гранатами и магазинами к "Калашникову". На рукавах армейских шинелей у всех была нашита волчья морда: знак принадлежности к национальной гвардии.
– Знакомьтесь, наш гость и друг из Израиля, – представил его адъютант. – А это наши славные бойцы за демократию…
– Полковник Квилидзе, – представился старший…
– Подполковник Резашвили…
– Подполковник Думбадзе…
– Капитан Мремлашвшш…
– Капитан Гаташвили…
– Капитан… Капитан… Старший лейтенант… Лейтенант…
– Я предлагаю отметить приезд гостя из дружественной еврейской страны, – торжественно сказал полковник Квилидзе. – Ящик вина у нас есть, мясо есть, так что шашлык мы в один момент сделаем…
– Некогда, господин полковник, некогда, Профессор ждет, – отрезал адъютант. – Как-нибудь в другой раз…
Они уже садились в "Волгу", когда на одной из примыкающих к проспекту Руставели улочек появился человек с автоматом и, прислонившись к стене дома, начал медленно обводить глазами противоположную сторону улицы. И тут же на балконы соседних домов высыпали женщины, ребятишки, взрослые мужики и стали следить за действиями этого мужика.
Вдруг тишина проспекта разорвалась длинной автоматной очередью, от которой посыпались стекла на первых этажах домов… После чего человек благополучно скрылся в подъезде, а минут через пять из разбитого окна дома, который больше всего пострадал от этого обстрела, высунулось автоматное дуло, из которого точно так же беспорядочно и бесцельно был открыт ответный огонь.
