– В любом случае, я не планирую пока этого делать.
Меня обуревали столь противоречивые ощущения: одно хуже другого, и я не знал, как облачить их в слова, какую форму придать этим чувствам, поглотившим меня столь стремительно и против моей воли.
– Когда планируешь завершить полотно? – вдруг с искренним любопытством обратилась ко мне Милли, таким образом вернув меня с небес на землю.
– На днях. Но у меня возникли некоторые мысли. Хочу встретиться с арт-дилером, один коллега посоветовал обратиться именно к нему. Надо же, сколько людей искусства вынуждены прозябать в трясине пустой, ненавистной рабочей рутины.
– Патрик отвезет тебя, – махнула она рукой, а лицо ее вновь приняло скучающее и серьезное выражение.
Остаток вечера мы говорили о разных пустяковинах, я пытался отвлечь Милли от темы, которая ни много ни мало ее расстраивала, а она делала вид, что не беспокоится о моей участи. Я прекрасно знал, что она переживает, знал, что она не счастлива в браке так, как ей того хотелось. Но она была слишком сильной, невзирая на свое внешнее легкомыслие, не в ее правилах было жаловаться на свою участь – ведь она обрела то, о чем мечтала: хорошую и обеспеченную жизнь. Я, признаться, хотел того же, но добиться этого мне хотелось посредством своего творчества. Так виделась мне идеальная картина будущего, и до этого момента я не особенно думал о женитьбе, женщинах и всем том, о чем, как правило, следует задумываться людям. Мне уже двадцать пять. Наверно, может показаться, что я достаточно зрел для отношений, но это не так. Я чувствую себя слепым котенком, блуждающим во мраке жизни. Единственная любовь, которая всегда прельщала меня, была любовь к искусству и жизни. Эта любовь и вела меня к намеченным целям, хоть порой я и забывал о доле, избранной мной со всей ответственностью. Но сейчас я вернулся к кисти и не намерен был выпускать ее из своих рук.
Арт-дилера, которого мне посоветовал Чарлз Уинстон – худощавый малый, специализирующийся на гравюрах, мне пришлось вылавливать, словно хищную щуку. Он был занятым человеком, которому явно не хватало часов в сутках. Несколько дней я просиживал штаны в его конторе во время своего обеденного перерыва, сжимая в руках обернутые в газеты полотна.
И вот наконец, на девятый день он меня принял. Мой энтузиазм, конечно, уже погас. Признаться, погас он на третий день. Но делать было нечего, цель оправдывала средства, и я был вынужден терпеть. Его кабинет был захламлен предметами искусства, сесть мне не предложили – так как места для сей роскоши не нашлось. Мистер Родерик сразу мне не понравился. Это был сухой, низкорослый джентльмен с надменным выражением лица. Его взгляд будто пронзал тебя насквозь – такой он был хитрый и злобный, словно его обладатель заведомо ненавидел собеседника. В своей жизни я встречался всего с парочкой арт-дилеров, но всегда безуспешно. Очевидно, это стало моей традицией, ведь и в этот раз мне отказали. Ну, или отказали наполовину.
– У вас определенно есть талант. – Сколько раз я слышал эти бессмысленные слова. – Но таких картин за свою жизнь я видел даже не сотню раз – тысячу. Это банальные сюжеты, которые никому не интересны.
Удар под дых.
– Послушайте, – он снял очки и потер глаза, – я могу дать вам несколько фунтов за эти две, – он указал на портрет матери и натюрморт с кувшином молока.
– Их получится продать? – Я слишком устал, чтобы соображать.
