Про нас, про Россию.
Жаль, не успею уже.
Побираясь в вагоне метро, небольшая лучащаяся миром старушка тоненько, дребезжаще мелодично поёт «Святый Боже» и «Царицу Преблагую». На поданную денежку – сказала мне: «Да ничего, милок. Ты только помни, что на всё – Его святая воля. А смерти нет. Все мы живы». Сказала так просто и уверенно, что я не мог с ней не согласиться.
Размышляли о том, насколько необходимо человеку второе рождение.
Например, если ефиопа не выкопать из материнской ефиопии и не пересадить в отцовскую россию, то моментально сиротеет литература.
И если бы Иосифа (как Прекрасного, так и Бродского) не продали в рабство, то насколько бы захирел и опровинциалился его талант сновидца, етс.
…и вот он, Твой благословенный дождь, Господи.
Прости нас! Мы Не дождались Твоей радуги И нарисовали её сами.
Говоришь, не?… Да мы ж всё понимаем. Фигня, конечно. Но знаешь…
Погоди, Помедли ещё минуту! Рука Не поднимается стереть Вот так, сразу.
На исповеди:
Лихорадочно роется в сумочке, на ресницах повисают крупные слёзы…
– Что случилось?
– Грехи дома забыыыыыылаааа!…
(сразу на ум – классический сарказм школьного учителя: «А голову не забыла?»
Или так:
– Где грехи?
– Дома…
– У меня дома – дойная корова!… марш за грехами! И чтоб пришла с родителями!!…
и так далее.)
НЕДЕЛЯ О СЛЕПОМ
Вековечный вопрос: «За что?!!!»
Готовый ответ: «Дети болеют за…»
Господь проигнорировал вековечный вопрос.
И задался другим: что делать?
И немедленно исцелил слепого.
Как иногда понять, что Бог есть любовь, пока не испытаешь, что Он есть правда и гнев.
Как понять это нам, для которых «я люблю» чаще всего означает «я нестерпимо хочу».
Два верстовых растения, два ствола в заснеженном пространстве начала прошлого века – «Распад атома» Иванова и «Записки Мальте Лауридса Бригге» Рильке… И то, и другое корнями растут из христианства, цветут его цветом, болеют его тлёй и грибками, одной зимой застаны, одним снегом засыпаны.
И там, и там – рассматривание содержимого мусорного ведра, освещённого неотменимыми лучами предстоящей тьмы, вопрошённого её гулкими вопросами… Только вот после «Мальте» – как хочется жить, как крепнет сердце, какая надежда.
Как по-разному свет Христов преломляется в толще человеческого стекла, наспех и толсто напластованного, с песком отлитого!… о РАЗНОМ христианстве мы имеем право сказать… (а справа и слева – гундосые, ясные в своей бритой трезвости, в одномерном гуманизме, в жалеющем ласкосердстве, голоса: и РАЗНЫХ ХРИСТОВ знают люди… так предлагается расшатанному, как зуб, сознанию одно из самых страшных бесовских искушений современности, бедненькому нашему, ясни его в небо звёзды, сознанию, забывшему связь с умом, утратившему то, что знали и досократики, и акушер Сократ, и блистающее вежество и весёлость Платона-Аристотеля, и аскеза Стои, уважаемая нами как наполнитель культуры, но презираемая как чрезмерность, и даже Плотин с Ямвлихом: позу вежества и веры, склонение ума перед Первоисточником, безапеляционный примат добра и смысла перед всяким дискурсом…)
– Ох, батюшка, что-то веселюсь весь день!… Это наверно грешно?
– Да нет, думаю, не грешно. Грешно – это когда среди веселья, бывает, вдруг получишь по носу от жизни – и сразу так сильно впадёшь в обиду, обескураженность, маловерие, уныние, а главное – теряешь благодарность Богу, словно этот удар по носу куда фундаментальнее и главнее, чем веселье…
