Записки для Пелле - страница 4

Папа теперь состоял из нуля клеток. И при этом, как ни странно, заполнял собой весь дом, всю нашу жизнь.

– Я думаю, – ответила мама, – что он хотел сперва дать тебе время погоревать. Год – это все четыре сезона, так что ты всё уже испытал без него, хотя бы по разу. Наверное, так.

Я поставил коробку обратно. На ней значилось: Made in Spain. И еще: tamano/size/taille/размер 43, marron/brown/brun/коричневый. Я отвёл глаза и уткнулся взглядом в понурую рождественскую розу, всё ещё стоявшую посреди стола. Красные лепестки съёжились, скрутившись у кончиков, будто от боли. Земля в горшке была сухой и твёрдой.

– Хочешь открыть?

Вопросительно вздёрнув бровь, мама посмотрела на меня. Затем отодвинула стул и, не надевая тапок, отошла налить кофе. Ноги у неё были небритые, покрытые жёсткими топорщащимися волосками. Странно, что волосы на ногах не седеют – у мамы они по-прежнему были того каштанового цвета, что когда-то и её шевелюра.

Я пожал плечами и помотал головой.

– Нет. Может, п-п-попозже. – Когда я сильно нервничаю, всегда начинаю заикаться.

Мама подошла ко мне с кружкой в руках и поцеловала в макушку.

– Хорошо, Пелле. Откроешь, когда будешь готов.

Её слова успокоили меня. Совсем не обязательно заглядывать в коробку немедленно. Может, её и вовсе можно не открывать. Я мог бы всю жизнь к ней не притрагиваться. В конце концов, папа меня уже не заставит. Но тогда я вечно буду мучиться вопросом, что же в ней лежало. Что за записки?

Мама пошла наверх одеваться. Ей пора было на работу, мне – в школу. Часы показывали десять минут девятого. Я отнёс коробку к себе, засунул под кровать и принялся собирать учебники.

– Коробка с письмами?

Эва шагала рядом. Мы поднимались по склону холма на пути в школу.

– От твоего папы? И что это за письма?

C Эвой я знаком ещё с детского сада. Когда-то мы ходили в одну группу и дружим до сих пор. У Эвы ярко-рыжие волосы, которые ей мама заплетает в косы. Но в последнее время Эва чаще носит их распущенными и иногда красит губы блеском, который наносит кисточкой. Её лицо – праздник веснушек. Ростом она чуть выше меня – вымахала где-то в середине зимы. В начале декабря я ещё был выше, но в феврале, когда мы мерились спина к спине, вдруг оказалось, что Эва меня переросла. Она всё чаще носит платья и юбки, и, когда переодевается, зачем-то выгоняет меня из комнаты. Раньше она ничего подобного не делала. Но мы по-прежнему каждый день вместе ходим в школу, и она всё так же берет меня за руку, когда мы бегаем по лесу в поисках зайцев, кроликов и оленей. Их легче всего встретить в конце зимы, когда в лесу меньше пищи. Голод выгоняет зверей поближе к жилым кварталам, и мы с Эвой с воплями носимся среди деревьев и пытаемся их догнать.

– Да, от папы. Целая коробка записок.

– И о чём они?

Эва взглянула на меня из-под тёплой коричневой шапочки, которую связала её бабушка. У Эвиной бабушки деменция, она живёт в доме престарелых. И хотя она, похоже, уже никого не узнаёт и едва помнит собственное имя, она всё ещё прекрасно умеет вязать. Таких шапок от бабушки у Эвы штук восемнадцать, плюс пять шарфов.

Сугробы уже по большей части сошли, только кое-где ещё лежали маленькие упрямые кучки. Этот снег совсем не походил на мягкую бархатистую пудру, как раньше, а был твёрдый, как мозоль. Эва прижимала к себе школьную сумку, крепко стискивая руки в шерстяных перчатках (из магазина – перчатки её бабушка вязать не умеет). Подниматься в гору почему-то всегда холодней, чем спускаться. Наверное, это из-за пронизывающего северного ветра, что дует с моря. Наша деревня лежит на побережье. Я живу здесь всю жизнь. Чуть поодаль начинается длинная прямая дорога, которая ведёт в город, а ровно посередине между деревней и городом находится наша школа.