Записки для Пелле - страница 5

– Не знаю. Я её ещё не открывал. И не уверен, что открою.

– Разумеется, откроешь! Пелле, что за глупости?! Конечно, ты прочтёшь, что написал твой папа! Может, он ещё столько всего хотел тебе рассказать? Или оставил тебе денег. Или у него были тайны, которыми он решил с тобой поделиться.

Я подышал на руки, чтобы согреться. Ноги в кроссовках тоже мёрзли.

Дальше мы шли молча. Я обдумывал её слова. Что, интересно, это могут быть за тайны? Звонок уже прозвенел, и на школьный двор стекались опоздавшие – кто бегом, кто на велосипеде. Мы с Эвой тоже ускорили шаг. Перед тем как зайти внутрь, Эва обернулась ко мне.

– Обещай, что откроешь коробку и прочтёшь письма. – Её карие глаза в упор смотрели на меня.

Я пожал плечами и буркнул:

– Ладно.

– Нет, Пелле. Я тебя знаю. Этого мало. Поклянись. Поклянись, что прочтёшь письма.

Какая ей разница, прочту я их или нет? Но я плюнул на землю, поднял ладонь и сказал:

– Хорошо. Как хочешь. Клянусь.

Раз уж ей это так важно, значит, будет важно и мне.

В коридоре меня поприветствовал Тычок, больно ткнув в плечо. На этом месте у меня вечный синяк. Эву он не трогал. А у неё при всякой встрече с Тычком вспыхивало лицо. Он улыбнулся ей, и Эва проводила его взглядом. Щеки у неё порозовели. От холода, заверил я себя.

– Распределение ролей, мальчики и девочки. Время пришло. Я выбрал пьесу, которую мы будем ставить.

«Музыка и театр» – обязательный предмет в этом году, и до летних каникул нам полагается подготовить спектакль. Наши учителя считают, что творчество и самовыражение благотворно влияют на процесс взросления. Ну-ну.

Харольд Хендерсон, преподаватель музыки и по совместительству наш классный руководитель, окинул кабинет взглядом и уселся на угол своего стола. Мы прозвали его Ха-Ха. Из-за инициалов. Вот что я о нем знал:

Разведён, отец двоих детей, которые живут по очереди то с ним, то с мамой.

Часто, а вообще-то всегда, носит джинсы. Возможно, одни и те же.

Любит классическую музыку, особенно оперу. Иногда, когда мы спокойно работаем, включает какую-нибудь арию. Ужасно: меня опера жутко будоражит.

Вот, в общем-то, и всё. Странно, конечно, если учесть, что Ха-Ха о нас чего только не знал. За несколько месяцев до начала учебного года у нас (а точнее, у мамы) состоялся с ним длинный разговор. Мама, рыдая, рассказала ему, что случилось в нашей семье. Менейр[4] Хендерсон лишь молча её выслушал. Но, когда мы уже собрались уходить, он притянул меня к себе и пробормотал: «Ох, парень! Бедняга!» В первые месяцы после папиной смерти многие так делали. А потом брали в руки моё лицо и смотрели, заплакал ли я уже.

Но я никогда не плакал. Раньше, когда я падал и разбивал в кровь колено, папа хлопал меня по плечу и говорил: «Терпи, парень!» Это он у своего папы научился, то есть у моего дедушки. Дедушку я никогда не видел. Он был героем: погиб в результате невероятного несчастного случая. Когда мама была мной беременна, дедушка спас жизнь маленькой девочке. В зоопарке, как раз когда туда пришёл дедушка, вырвался на свободу буйвол и ринулся прямо на малышку, которая стояла у него на пути. Дедушка не колебался ни секунды. Бросился к девочке, оттолкнул её, но сам увернуться не успел. Буйвол боднул его прямо в грудь, и дедушка умер в больнице.

Всякий раз, когда папа рассказывал эту историю, мама качала головой, будто не могла поверить, что дедушка оказался таким героем. А я его не застал. По словам папы, нрав у дедушки был крутой, но он пережил войну, а война закаляет людей. Учит не плакать от разбитого колена.