Комната для приема пищи дежурных врачей приятно порадовала. Высоченный, под пять метров потолок, украшенный витиеватой лепниной, многозначаще указывал, что в старину здесь не только пили и ели, но возможно, решали весьма важные и не очень вопросы. Огромное, в полстены окно, укрытое снаружи ажурной решеткой с декоративными якорями, увенчанными пятиконечными звездами, выходило на широкий бурлящий проспект. Уличный шум плохо проникал в комнату через закрытую форточку, но вид оставался потрясающий: проложенная сквозь старинные, дореволюционной постройки разного цвета дома магистраль еще хранила на себе стальные полоски трамвайных путей. Вот как раз сейчас один из колоритных представителей вымирающего вида транспорта громыхал под окнами госпиталя маленькими колесиками, покачивая красными боками узких вагонов. Я невольно засмотрелся на него, провожая дребезжащие по рельсам вагончики растроганным взглядом.
– Вот, доктор, прошу вас, присаживайтесь сюда, – вернула меня к действительности заведующая столовой, указав холеной рукой на круглый стол, занимавший чуть не половину комнаты.
Овальной формы раритетного вида обеденный стол, собранный воедино из нескольких ценных пород дерева и покрытый красным лаком, мог легко накормить человек десять – двенадцать. До того он был велик. Шесть стоящих по его периметру обычных стульев сварганенных из тонких металлических трубок и крытых блеклым дерматином, вносили явный диссонанс. Я невольно провел по столу рукой и, присев на ближайший стул, постарался заглянуть под него, отыскивая глазами хоть какую-нибудь подсказку о возрасте деревянного старца.
– Он 1890 года выпуска, – с улыбкой подсказала Елена Петровна, перехватив мой пытливый взгляд, шаривший сбоку стола и под ним. – Там, под крышкой, где-то прикручена небольшая медная табличка.
– Здорово! Ручной работы стол, – я чуть зарделся, однако постарался не высказать своего секундного замешательства. – А как давно он у вас?
– Не могу вам точно сказать, – пожала плечами завстоловой, – но за те десять лет, что я тут работаю, стол все время стоит здесь. Говорят, он здесь еще до Великой Отечественной войны был. У нас кто первый раз его видит, так непременно спросит, какого он года.
– Да-а-а, – уважительно протянул я, невольно любуясь работой мастеров эпохи Александра III. – Умели раньше мебель делать. Время не властно над тем, что сработано на совесть.
– Доктор, хватит лирики. Садитесь уже обедать.
– С удовольствием, – я пересел на соседний стул и оказался как раз напротив морского пейзажа. Он был помещен в темную от времени, резную деревянную раму и висел на выкрашенной масляной краской в голубой цвет гладкой стене, метрах в двух от пола. Картина изображала идущий сквозь ревущие серые волны на всех парусах старинный парусник под российским триколором, а за ним неотступно следовал ужасающий ураган, занявший весь задний план полотна, готовый вот вот проглотить судно. – Айвазовский? – я скосил глаза в сторону парусника.
– Да, – улыбнулась завстоловой, – торговый корабль, фрегат, пытается уйти от шторма.
– Почему же сразу торговый? Может, военный?
– А под таким флагом ходили только торговые суда, – со знанием дела произнесла Елена Петровна. – И потом, у изображенного здесь корабля нет пушек.
– Ух, ты! – восхитился я, переводя взгляд то на заведующую столовой – знатока морской тематики, то на гибнущий на стене парусник. – Вы так хорошо разбираетесь в морском деле?
