Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - страница 115

Вскоре после моего приезда в Петербург ко мне приехала моя сестра Евгения, а вслед за нею и мой ближайший друг по гимназии и университету К. О. Левицкий. Сестра делала настойчивые, но безуспешные попытки поступить на Высшие женские курсы и после неудачи поступила на курсы Лесгафта, а К. О. Левицкий с моей помощью искал какой-нибудь работы или службы. Совершенно неожиданно для себя я увидел сближение между моей юной, неопытной сестрой – ей едва исполнилось 18 лет! – отзывчивой, полной самых лучших стремлений к знанию, к самостоятельной общественной работе, и, на мой взгляд, уже достаточно испытавшим в жизни, более чем тридцатилетним и имевшим уже сына, К. О. Левицким. Я был глубоко взволнован, чтобы не сказать – потрясён своим открытием и наблюдениями, Мне казалось, что большая ответственность и вина лежит на мне. Я поговорил с К. О., но увидел, что он, как и моя глубоко любимая сестра, на дело смотрят совершенно иначе, чем я. Скажу, что во всей последующей жизни, до самой смерти Константина Осиповича в 1919 г., это была ничем не омрачённая взаимная привязанность, скреплённая истинной дружбой, уважением, любовью и товариществом, семейная пара.

Осенью вернулась из своей летней временной службы Любовь Карповна, и мы оформили наши отношения[66]. Из Химического переулка мы переехали на Нарвский проспект, в квартиру из одной комнаты и кухни. Мне было 29 лет, Любови Карповне – 28. Мы вступали в период полного развёртывания наших жизненных сил и способностей. Я был чрезмерно поглощён в это время изучением своего участка, уходил с утра на осмотры, заходил на час-другой в санитарную комнату, где обычно ждал меня мой помощник – фельдшер, и затем вновь отправлялся в какие-нибудь отдалённые пункты. Несколько случаев дифтерита в Средней Рогатке побудили меня произвести опыт предохранительного введения противодифтерийной сыворотки всем детям в соседних домах. Сыворотка тогда стоила довольно дорого. Пришлось просить разрешения на расход в управе. Затем надо было проследить, в какой мере можно было считать результаты этой пассивной иммунизации против дифтерии успешными. Не было ли каких-либо просмотренных случаев заболеваний.

Только вечером возвращался я домой в нашу новую квартиру. Любовь Карповна придала ей уют, что при наших более чем ограниченных средствах было делом далеко не лёгким. Дешёвые стулья, купленные на Александровском рынке, продолжают и теперь, через семьдесят лет, обслуживать меня. Чтобы не поступать на службу и не бросать хозяйство, Любовь Карповна стремилась обеспечить себе возможность работать дома. Она систематически делала переводы для некоторых медицинских журналов: по детским болезням, по зубоврачебному делу. Перед сдачей в печать переводы проходили мою редакцию. Помню, редактор «Научного обозрения» Филиппов предложил мне взять на себя перевод двух, в то время только что вышедших, немецких книг для издания их в виде приложения к его журналу. Это были «Введение в философию» Эйслера и «История развития мелкой промышленности в немецких странах». Перевод сделала Любовь Карповна. Под её именем он и был напечатан, мне принадлежал только редакционный просмотр. Работа над переводами была ценна, разумеется, и с точки зрения самообразования.

Много забот в нашу жизнь в эти первые месяцы внёс следующий случай. Однажды я осматривал общежитие для временных рабочих. Большинство из них отсутствовали, были на работе. В прохладном помещении бросились в глаза исключительная запущенность, грязь. На нарах внизу сидел мальчик лет шести и девочка двух-трёх лет. Сопровождавший меня дворник объяснил, что ночевавшая в общежитии мать этих детей накануне умерла, по-видимому, «от чахотки». Дети остались беспризорными, никаких родственников у них нет. Никто о них не заботится, и он не знает, что с ними делать. Я переговорил с детским приютом, находившимся неподалёку. Там мест не было, и принять детей решительно отказались. Мне ничего не оставалось делать, как привести их к себе домой.