Записки и воспоминания о пройденном жизненном пути - страница 50

Нередко лодка служила мне и для полезных дел. Я отвозил Серёжу подальше на охоту и, пока он стрелял бекасов или дупелей, издали созерцал природу. Смотрел, как в мёртвой стойке замирал сеттер, и как падала после взлёта птица при появлении из ружья дыма. А то собирал для пополнения гербария болотную флору. К охоте я был безнадёжно неспособен, а для оправдания в собственных глазах этой неспособности ссылался на жестокость и бессердечность охотников к подстреленной дичи. Так же неудачлив я был и в рыбной ловле. Бывало, с вечера, так же как и брат, наготовлю живцов-вьюнов, пескозобов, плотвы, направлю удочку. На рассвете едем с Сергеем на «греблю» ловить на «круче» окуней. Время незаметно уходит, начинает припекать поднявшееся солнце. Садимся в лодку в обратный путь. У Серёжи связка больших окуней, штук пятнадцать-двадцать (малых он бросал обратно в воду), а моим трофеем были пять-шесть небольших окуньков и ни одного крупного. Такая уж была моя доля, с которой я давно примирился, и был вполне счастлив, что рыбная охота удачна благодаря большому улову Сережи.

Регулярно использовал я лодку для оказания дружеской услуги сторожу Аврааму Пальчику, от которого, как когда-то в очень раннем детстве от «дида» Митра Ремеза – маленького сморщенного старичка, я слушал нескончаемые рассказы про «прежних панив» и про живых приказчиков, объездчиков и других угнетателей сельских людей. Сторож не обедал и, формально, не ел в общей кухне (на деле он всё же получал остатки от кухарок), а получал «в отсыпную» из конторы по ордеру ежемесячно по два-три пуда провизии из лавки экономии. Тогда ему нужно было доставить эту провизию домой, а жил он, как и все его однофамильцы, в селе Пальчики, в нескольких верстах вверх по Остру. Сам он был хотя ещё и не очень старый, но слабосильный. Лодка моя имела причал в укромном месте под склонившейся к самой воде ивой. Авраам в два приёма приносил свою кладь под иву, мы грузились и садились в лодку, он – на руль, я – на весла. Я гнал лодку до гребли. Там мы перетаскивали кладь и лодку через греблю и плыли дальше до Авраамова села. Там я всегда был желанным гостем. Жена Авраама угощала меня «огородиной», то есть огурцами, ягодами. Любил я ласкать и угощать пряниками хлопчика и дивчину – небольших детей Авраама, которые всегда встречали своего «тату» у берега.

Не всегда катанье на лодке доставляло одно удовольствие. Помню, будучи уже в седьмом классе, я один, без Серёжи, приехал на пасхальную неделю в Борки. Было большое весеннее половодье. Вода прорвала греблю, подмыла берег, на котором стояла хата. Хата завалилась в воду. В течение двух дней вода тащила эту хату мимо экономии. Потом мне показалось, что главная масса воды уже прошла. И я спустил лодку уселся за весла, но не успел отчалить от берега, как попал в быстрый поток. Несмотря на все мои усилия и попытки направить лодку вверх, её с неудержимой скоростью несло вниз по реке. Для меня стало ясно, что, ударившись о ледорезы моста, я неминуемо погибну. Разлив был широк. Всё-таки каким-то чудом я вырвался из главного потока и смог направить лодку на замеченную мною, намытую при прорыве гребли песчаную отмель. Лодка врезалась в песок. Чтобы удержать её, я с невероятными усилиями воткнул в песок весла. Я видел, как вода размывает песок. Но вот с отдаленного берега меня заметили. Двое крепких борковчан добрались до меня и доставили вместе с лодкой к нашему причалу. Мне было до боли совестно, что я доставил столько беспокойства своим избавителям. Дня три после этого я страдал «дизентерией» – колитом с кровью, что вызвало большую тревогу родителей. Но всё обошлось благополучно, я в срок вернулся в Нежин.