Записки невольника. Дневники из преисподней - страница 21
Их поддержка и дружба напоминают мне о человеческой доброте и мужестве. Они моё убежище от страха, моя надежда на спасение. В моменты, когда мы делили последние крохи хлеба или тихо переговаривались в ночной тишине, я знал, что не один.
Каждый день в этом аду – как бесконечная пытка. Мы живём словно тени, борясь за крохи еды и моменты покоя. Иногда кажется, что это уже не жизнь, а какая-то пародия на неё. Я смотрю на своих товарищей – измождённых, но не сломленных, и понимаю, что только это у нас и осталось – поддержка друг друга и редкие минуты радости. Здесь нет места слабости, но боль и страх делают нас ближе, превращая нас из простых знакомых в братьев по несчастью. Моя надежда живёт в каждом из них.
Эти люди стали моей семьёй, и, возможно, именно они были тем, что помогло мне пережить первые месяцы заключения в лагере. Я всегда буду помнить тех, кто в первый раз дал мне почувствовать – даже в этом аду – настоящую силу дружбы. Надеюсь, и они чувствуют обо мне то же. Один за всех, и все за одного!
В целом, период с марта по сентябрь 1942 года, описанный в этой главе, был крайне сложным для Советского Союза. После успешного контрнаступления под Москвой в декабре 1941 года Красная армия продолжила наступательные операции в зимний период 1942 года и позднее. Однако эти операции не принесли значительных успехов и даже обернулись харьковской катастрофой в мае 1942 года. В ответ немецкое командование в июле развернуло крупное наступление на юге. Целью наступления был захват нефтяных месторождений Кавказа и контроль над Волгой. В сентябре 1942 года немецкие войска подошли к Сталинграду. Начались ожесточенные бои за город. Несмотря на большие людские потери и захват немецкими войсками значительных территорий на Кавказе и приволжских степях, страна сумела удержать стратегически важные районы и продолжить борьбу.
Выжить в преисподней
17 сентября 1942 года — 31 декабря 1942 года
Наш барак набит людьми до предела. Сорок пять трехэтажных нар теснятся вдоль стен, посередине – длинные столы со скамьями и две металлические печи. Днём нас мучают немцы, а ночью – клопы. Смрад просто невыносим! Матрасы набиты смесью бумаги и древесных опилок.
Спецовка у нас такая же, как матрасы, – сделана из бумажно-древесного материала, а обувь на толстой деревянной подошве. Когда ходим, вся барачная жизнь наполняется треском, словно играем на кастаньетах. Наши брезентовые брюки настолько твёрдые после стирки, что их не вешаем сушить – просто ставим у стены, пока не высохнут. Всё моем и стираем в одном длинном корыте, и нас так много, что в уборную теперь всегда стоит очередь.
Питаемся по-прежнему в заводской «столовой», немного подальше от женского общежития. Там ставят огромный бак с баландой, и мы стоим в очереди с мисками, прижимаясь к стене. Полицай одному наливает суп, а другого, бывает, ни за что ни про что, ударит черпаком по голове и оставляет без еды.
Строят ещё два барака параллельно нашему. Один будет для женщин, а второй – для кухни и столовой.
Из полицаев мы знаем только Янсона по имени. Остальных наградили прозвищами, и только один удостоился человеческого имени – Пиня, названный так за сходство с комическим героем фильма «Искатели счастья».
Еда становится всё хуже, и гиздопар стало добывать ещё труднее. Это превратилось в ежедневную борьбу, из которой мы выходим проигравшими. Усталость валит с ног, и иногда желание упасть на нары сильнее даже голода. Лишь коснёшься подушки – и сразу проваливаешься, не в сон, а в забытьё.