Если верить плохому, страстям и похоти, тогда не останется хорошего. А если ты поверишь хорошему и обопрёшься на него, только на него, тем самым помогая ему, то оно уже само справится и со страстями, и с косностью. По крайней мере, может справиться. Всё равно: в хорошее нужно верить, а плохое не замечать, не верить в него, или прощать, если уж нельзя не заметить. И опираться на хорошее, забывая о плохом, не поддаваясь на провокации плохого. И так до самой смерти. И будешь прав.
Вера и верность – перед Богом это почти одно и то же. Вера в Бога – это верность Богу.
11 февраля 1996 года, 1 июня 2000 года
Легко научиться скрывать свои чувства. А потом, когда нужно будет их проявить – где они? Чувства должны быть проявляемы, мы так устроены, мы должны быть цельными. Отрезая от душевного мира своё тело, своё лицо, мы делаем ущербным и душевный мир. Человек должен быть прозрачным. Другое дело – плохое, что есть в нас. Но ведь это и не наше, это наветы, «приражения» врага. Зачем же их проявлять? Их нужно осудить и выбросить из себя вон – вот и весь разговор.
Говорят ведь от избытка сердца. Когда невозможно так говорить, то лучше молчать.
конец марта – начало апреля 1998 года
Мы должны не измениться, нет. Перемены грядут серьёзные, перевернётся всё. И ведь и нас-то ещё на самом деле нет. Нет нас. И только когда Бог войдёт в нас, тогда мы станем. И будет в нас жить Бог, а Им и мы будем жить. И сознание наше изменится. Новый будет человек. Хоть имя другое давай.
Я знаю, что всю жизнь можно перенести в измерение света. Можно жить в спасённом состоянии. Там открывается безмерное, необъятное поле для деятельности и бесконечный путь для подъёма и совершенствования. И проблемы уже будут другие. Человек перестаёт думать о себе. Теперь он болеет за других и в них полагает всю свою цель. Всё делается во славу Божию. И кажется мне, что самосознание претворяется в Богообщение.
Трудно быть адекватным самому себе. Даже наедине с самим собой.
Я согласен с тем, что не стоит с кем угодно и когда угодно делиться сокровенным. Но нельзя разделять дурной тон разговора. Злобный, или пошлый, или же просто пустой. Если нельзя придать разговору хороший тон, то лучше уж помолчать. Ничего, что человек обидится. Эта обида пойдёт ему на пользу. (Это не означает, что можно кого угодно обижать, разбирая при этом кому это полезно, а кому нет.) Потому что когда человек плох, находится в плохом расположении души, в тёмном, лучше, чтобы ему не было при этом хорошо, а вернее, чтобы ему не казалось, что ему хорошо. Иначе ты просто потворствуешь его греху.
Твёрдость есть величайшее милосердие. Ибо это уважение к духу.
(Алесе.) … Постепенно что-то как будто начинает уясняться мне. По-видимому, это что-то в женственности есть такое – сохраняющее, тёплое, покойное. Глубокое. Этому началу не очень-то нужно движение, простор космических тайн, призыв в какую-то бездонную мистическую глубину. Мне-то этого сохраняющего начала мало. И я, конечно, не понимаю его так глубоко, как ты. Наверное, мужественность – это сила движения, активности, сила, стремящаяся к выходу за пределы рамок. Но единому целому не обойтись ни без того, ни без другого. Это как река. Должна быть сила, стремящая её вдаль. Иначе будет болото (сначала, конечно, прелестная заводь, прудик такой, а потом всё зацветёт, и будет болото). Но должна быть и сохраняющая сила, сила глубины течения. (Помнишь, ты говорила, что во всём окружающем ощущаешь безмерную глубину? Я так не чувствую, как ты.) Иначе просто нечему будет течь. Останется даже не болото, а одна унылая и тоскующая лужа.
