– Как же, так-таки и отлучили от церкви? – спросила Маша.
– Отлучили, непременно отлучили, – смеясь, ответил за Трегубова Ал. Ст.
– Ну, потом он сознался, что боялся там жить, так ничего, опять приняли. Что ж, всякий из нас слаб…
– А револьвер разрешили? – спросил кто-то.
– Разрешили… – неохотно отозвался И. М.
– Все-таки хоть отлучение и сняли, а он у них уж теперь оглашенным считается, – продолжал подтрунивать Ал. Ст.
В крохотной столовой, в которой иногда ухитряется поместиться человек 15 и больше, на этот раз было довольно просторно. Ал. Ст. сам по обыкновению разливал чай и радушно угощал нас коржиками, сделанными его прислугой «под архангельские»75, которых я у него никогда не ела, а Маша очень хвалила.
Часов в 10 раздался звонок и вошел довольно высокий, худощавый старик в сером костюме, с длинной белой бородой и резкими чертами лица. Движения его были тоже несколько резки, порывисты и, пожалуй, нервны. Он быстро оглядел всех нас, поздоровался с Ал. Ст., протянул руку нам и сел за стол. Взгляд у него был умный, и ничего старческого в нем не было. Меня сразу поразило в его наружности то, что несмотря на белые волосы и бороду он совсем не выглядел стариком, казалось, что если бы выкрасить его волосы в их прежний цвет и оставить то же лицо без всякого изменения, не прибавляя и не убавляя морщин, – не получится ничего неестественного, и никто не заподозрит подделки.
Налив ему чаю, Ал. Ст. спросил его о какой-то даме, на что седой господин ответил, что она едет теперь в Англию, а потом будет в Крыму.
– Вы тоже туда поедете на лето?
– Нет, знаете, некогда; работа не позволяет, да и разнеживает очень этот южный воздух и природа, после них долго потом работа не налаживается.
«Кто бы это мог быть?» – думала я, с интересом вглядываясь в господина, которого Ал. Ст. назвал Николай Васильевичем. По всей вероятности, тоже из книжных людей; очевидно, шестидесятник, может быть, товарищ Ал. Ст. по прежней деятельности или по партии. Только он совсем не похож на тот тип «интеллигента», к которому так метко отнес Данилов самого Ал. Ст.; что-то трезвое в нем видно, деятельное, иностранный склад. Он как-то быстро, сразу взглядывал на нас во время разговора, и умом светился этот быстрый взгляд. Не понравилось мне как будто что-то в его смехе, несколько нервном; нос его принимал тогда неприятное выражение, а глаза суживались, но в общем он мне понравился и заинтересовал (собой).
– Получил я на днях открытку от Данилова, – начал А. С. – Спрашивает, когда привезти статью для журнала и буду ли я в четверг, 26 июля, в обычный час – между 7 и 8 – дома. Думает приехать. Он ведь имеет теперь бесплатный проезд по российским железным дорогам и может смело кататься во все стороны. Сейчас он в Кубанской области среди сектантов.
– Совсем бесполезный человек, – отозвался на это Н. В. – Ничего он не в состоянии теперь сделать. Во-первых, он уже стал царистом вполне определенного типа, который считает, что народ – это что-то темное, бессознательное, что должен кто-нибудь направлять, и таким направляющим может быть лучше всего царь и правительство. Вот он и играет на два лагеря: с одной стороны, он как будто с правительством, с другой – с народом; и тогда как первое в нем сильно ошибается, считая его влиятельным человеком среди народа, для чего и дает ему поблажки, вроде бесплатного билета, – среди второго он потерял всякий кредит благодаря своей связи с правительством. Да и не теперь только, а и всегда Данилов был человеком, совершенно не способным влиять. Ну что может сделать с толпой тот, кто сам не имеет веры? А ведь у Данилова ее нет нисколько. Все его попытки бесплодны; его можно полчаса послушать с интересом, но пойти за ним – и в голову никому не придет, т. к. Данилов сам не знает, куда вести. Он – человек бесспорно способный, умеет делать смелые и широкие обобщения, был бы прекрасным лектором, но в пророки, каким он себя мнит, он не годится. В конце концов Данилов сделается игрушкой правительства.
