Коля Голубицкий считал себя умнее учителей, а некоторые инвесторы считают себя умнее рынка. На самом деле рынок учитывает всё и если цена кажется низкой, то для этого есть все основания.
Большую часть занятий учеников использовали как бесплатную рабочую силу в местном колхозе, весной занимая, в основном, на прополке. Я от этой работы сразу закосил, сославшись на отсутствие навыков сельского труда и слабое здоровье. Пригрозил, что оттяпаю кому-нибудь пальцы на ногах или упаду в обморок от солнечного удара. Меня оставили в покое, и я валялся с книжкой под яблоней у бабушки в саду, катался на лошадях или ловил с пацанами раков в местном пруду.
– Интересное у тебя было детство, – вставила Наташа. – А я, с первого по десятый класс училась только в одной школе и, кроме пионерлагеря на Чёрном море после седьмого класса, нигде больше и не была. Но ты начинал про юмор…
– Да, – продолжил я. – Так вот, из-за частых переездов я почти постоянно был новичок в классе и приходил в уже сложившийся коллектив. Свежим взглядом мог наблюдать и сравнивать, как складываются отношения между детьми в разных классах.
Примерно за год до нашего отъезда на юг, отец получил новую квартиру в Магадане, на другом конце города и мне пришлось поменять школу. Там я обратил внимание на одного типа, Витю Губарева, который был в классе безусловным лидером. Но авторитет его держался не на силе, не на знаниях, не на уважении или умении коммуницировать, а на остром и злом языке. Юмор этого щуплого, едва ли не самого мелкого в классе, сморчка был злым и едким, как серная кислота. С ним предпочитали не связываться самые отъявленные хулиганы и здоровяки, хотя они могли вышибить ему мозги одним щелбаном.
Доставалось от него даже учителям.
Особенно невзлюбил он молодую, лет тридцати пяти учительницу физики, довольно крупного телосложения, симпатичную блондинку. Как-то, отвлекшись от темы урока, в разговоре на житейские темы, она имела неосторожность высказаться по поводу того, что ей нравятся высокие мужчины.
– Стропилой тоже плохо быть, – тут же откомментировал Губарев, демонстративно измерив взглядом рослую учительницу с головы до ног.
– Ну почему? – возразила учительница. – Для парня разве плохо? Далеко видно и женщина чувствует себя рядом с ним более защищённой. А если это намёк на меня, то я не обижаюсь…
– Шансов выжить меньше, – аргументировал Губарев. – Вот вы, например, сколько весите?
– Не знаю точно, – смутилась учительница. – Где-то около 75.
– Ну это ещё ладно. – продолжил, издеваясь, Губарев. – А представьте себе, что хлопнется в обморок какая-нибудь лошадь килограмм на 76. Такую до скорой дотащить не каждый здоровый мужик сможет. А меня даже слабая женщина с поля боя вынесет и спасёт.
В другой раз, когда учительница писала на доске формулы, он выдал громко, на весь класс:
– Ну ты и разожралась! Не видно же за тобой ничего…
А когда растерянная учительница, с мелом в руках, обернулась, ткнул в спину впереди сидящую полненькую девочку и добавил:
– Сивцова! Отклонись!
Любой, на кого он обращал своё внимание, мог за несколько минут стать посмешищем для всего класса.
Как новичок, я, естественно, не мог не попасть в поле его зрения. Я уже привык, что всегда, без исключения, на каждом новом месте меня "пробуют на зуб" и "проверяют на вшивость". Проявляется это всегда по-разному, но кто-то пробует словом или физическим действием, а остальные внимательно наблюдают. От этого в дальнейшем и будет зависеть твоё положение в классе и тут главное не оказаться в самом низу иерархии, говоря блатным языком, у параши.
