гибель общества не случается мгновенно, не взрывоподобна – она растягивается иногда на десятилетия и сродни борьбе антибиотика с болезнетворными бактериями. судя по вони из третьей квартиры – победили они, бактерии. всё, что в нас оставалось, поддерживающее здравый ум – направилось на продление рода, но это произошло позднее. с общего, коллективного ума, прежде способного возводить такие городки – сошли все, даже мы, отцы города. образованные родным советским обществом для создания новых городов на Земле, а, может, даже и на других планетах – мы рухнули с высот своих и общих проектов. словно с нашего трамплина, но не вперёд, а вниз. один из нашей триады увлёкся уринотерапией, второй – берестяными картинами. бежали куда поближе – в примитивное искусство, в позапрошлый, дореволюционный патриотизм, к берёзкам, что не отстояли Аллею Славы от вихря девяностых…
дом пять, центральный и самый разветвлённый, со «стартовым» (и столовым) Домом учёных и спортзалом между двух жилых корпусов – мы задумывали как трансформер. по галереям второго этажа, не выходя из дома в суровые сибирские зимы, можно было пройти в спортзал и слиться, согреться с коллективом с битве за мяч. это позже появился кубик Рубика, но он лишь иллюстрировал запоздало наш замысел совмещения квадратур: модули каждой площадки должны укрупняться, объединяться – вместе с семьями, обществом. стены, как и условности должны упраздняться по приближении к коммуне, которую, как вы помните, мы запланировали увидеть в 2017-м. внешние, экономические условия должны были стать двигателем – мы лишь готовили пространство, рисовали внешние кубические контуры коммунизма, подставляли лопасти стен под ветер перемен. однако подул он в обратную сторону.
не пошла масть – «кубик» заклинило, и лишь общий тёплый серый линолеум свидетельствует об изначальном единстве платформы этажей, так сказать. составив на нашем «рубике» лишь полоски да уголки, этажи так и застыли в угловатом распорядке индивидуальных бытов двух- и однокомнатных модулей. однокомнатные модули общежития не влились в семейную часть пятого дома. загогульность коридоров, ведущих к квартирам – тому свидетельством. непостоянные кухни, запланированные тоже для «путешествий» в ходе перестройки, стали центром новой старой жизни – неколлективной. дом закостенел, потеряв динамичность – в рукавоподобных коридорах, втягивавших жильцов в спортивный «пресс» массива, поселилась торговля. пространство обязано само за себя платить – придумали, как подниматься в галереи с улицы, а стёкла их облепили рекламы, живущие в коробках сникерсов и марсов как бы бесплатным приложением-продолжением потребления. благодарное «кормильцу» население не пыталось прочищать эти артерии – ведь и спортзал стал коммерческим, там поселились качки…
словосочетание «машина для жилья» стало чем-то вроде страшилки с недавних пор – машина как нечто чуждое живому, лязгающее и пахнущее бензином, неуютное. «мой дом – моя крепость» звучит ближе к сердцу переживших приватизацию сознания. однако живут они за стальными дверьми и пластиковыми окнами всё в тех же домах и квартирах – в машинах, в машинах… просто тромбы-двери лично-бытовых границ распухли. невероятными из-за этих сейфовых дверей кажутся всего-то двадцать лет назад стоявшие десятками в первом подъезде пятого дома, сразу за входной дверью, детские коляски – никто не опасался ни плевка, ни окурка… да и двери нашей машины для жилья были без замков в то счастливо-опрометчивое время.
