Запретная сеть - страница 15

Я застонал, представляя, как моему низкому гортанному стону вторит нежный женский голосок.

— Чёрт…

Я снял очки, отдышался, достал платок. Сначала протёр окуляры от пота, затем лоб и переносицу. Потом дотянулся до одноразовых салфеток: промокнул ещё чувствительную голову пениса, убрал следы спермы с пальцев, а после — с края стола, куда они долетели от бешенного напора.

Вероятно, я действительно вскоре сойду с ума, если не разрешу себе вновь быть с женщиной. Но одновременно я знал, что, с кем бы ни остался наедине, в каждой буду искать и находить черты Кацуми. И почему-то верил, что только Мия может всё изменить. Она станет для меня той, кого я первой отделю и признаю своей без всякой привязки к жене. Никакой логики — просто инстинкт. Однако до тех пор, как я её найду, мне нужно как-то сохранить здравый рассудок.

Я стёр получившееся письмо. Закончившись подстольным оргазмом, эти буквы отныне вызывали во мне лишь раздражение. Словно я изменил не только жене, но и ещё и Мие. Мие, которая уже стала моей в моём же воображении. Всё равно данный текст не выражал и на десятую часть всей красоты и мерзости порока, завладевшего мной, всего желания, скопившегося за годы целибата.

Некоторое время я посидел в тишине, а затем решил — пора.

Я написал сообщение Адель:

«У меня есть условие. Во время сессии у девушки должны быть завязаны глаза. Если она согласна, то и я даю своё согласие»

Ответ не заставил себя долго ждать:

«Она согласна. Сегодня в 20:00. Ок?»

«Ок»

7. Глава 7. (Ч.1)

Глава 7.

Бархатный полумрак, терпкий и дымный, в лёгком тюле горящих благовоний. Пробковые маты под ногами, словно губка, впитывают все звуки. Однотонные обои на стенах из тончайшей рисовой бумаги, между стыками которой проложены бамбуковые дощечки. Несколько скромных, неприметных светильников по углам. Собственно, вот и весь нехитрый интерьер комнаты для верёвочных практик.

Ах, да. Ещё кольца — точнее, стальные крюки и несколько деревянных перекладин, подвешенных на разных уровнях. Очень удобно и почти незаметно.

В искусстве кинбаку незаметность, ненавязчивость, отстранённость играют, пожалуй, главную скрипку. Если чересчур вмешиваться в процесс — слишком давить, слишком превозносить, слишком стараться — это может порушить хрупкую паутину чувственности.

Говоря «кинбаку», я всегда подразумеваю совершенно определённую практику и цель. Европейцы обычно употребляют слово «шибари». Но, во-первых, в японском языке нет шипящих звуков, следовательно, и слова такого не существует. Существует слово «сибари», которое буквально означает что угодно, имеющее узлы. Галстук — это тоже сибари. Верёвочная лестница — сибари. Связанный человек — сибари. Сибари окружает нас всех и повсюду. А вот кинбаку происходит лишь между мужчиной и женщиной, наедине.

Кинбаку — секс без секса. Это признание без слов. Ледяная страсть. Целомудренная похоть. Во время сессии и мастер, и связываемая им женщина достигают запредельной интимности, даже если не снимают ни одного предмета одежды и не касаются сокровенных частей друг друга. Лучший кинбаку получается тогда, когда оба участника достигают эротического пика, не нарушая телесных границ. Разумеется, это непросто. Но сексуальное возбуждение в кинбаку должно присутствовать обязательно, зримо или незримо. Потому что нет смысла стремиться к сексу, если внутри тебя секса нет.

Моё нутро было переполнено неисчерпаемыми залежами секса, но я не был уверен, что смогу транслировать его через верёвки, как делал это раньше. Хотя бы потому что раньше, у меня была партнёрша, которая понимала истинный смысл кинбаку. Как настоящая японка, воспитанная в традиционных преставлениях о морали и роли женщины в семье, Кацуми могла по-настоящему раскрепощаться, только будучи подневольной. Ведь верёвки нужны не для того, чтобы обездвижить, а для того, чтобы освободить женщину от обязанности стыдиться своей похоти. Только забрав у неё последнюю возможность сопротивляться, она наконец была вправе признать, насколько сильно желает быть опороченной.