Запретная тетрадь - страница 25

Я никогда не смогу купить одну из тех сумок. Подарок Кантони стоит гораздо дороже, чем я воображала. Я сделала несколько шагов, погрузившись в свои мысли; люди толкали меня, я говорила: «Извините». У меня были деньги в кошельке, но из-за этих самых денег я чувствовала себя невероятно слабой; ведь они вынудили меня измерить нашу бедность на практике. По своей слабости я, как мне показалось, могу догадаться о том, как ее ощущает Мирелла и как бессильна она себя защитить. Я понимала, что очень трудно сделать что-то, чтобы спасти ее, и быть может, даже она сама не способна это сделать. Кроме того, я цинично спрашивала себя, правда ли спасу – или же прегражу ей путь к лучшей, чем моя, жизни: может, я просто хочу навязать ей свой пример как наказание. А может, говорила я себе, вздрагивая, мне и правда завидно. Потом, внезапно призвав себя вернуться к здравому смыслу, решила бежать домой и объяснить ей, что никто не может покупать вещи по такой цене, это какая-то аморальность, безумие, сумка не может стоить столько, сколько мужчина зарабатывает своим трудом за целый месяц, никто не решится носить такую, так не должно быть. Но мне казалось, что я слышу, как Мирелла смеется в ответ: магазины были полны людей, которые не только смотрели, как я, а выбирали и с легкостью покупали. Тогда я подумала, что было бы здорово взбунтоваться на время и поддаться всем соблазнам, всем безумствам, сказать: «Хватит, да хватит же», заходить в магазины, покупать все сумки, и чтобы все мужчины смотрели на меня, как тот, которого я встретила вчера в парадной нашей конторы. Сквозь одну из витрин я увидела продавца, который раскладывал драгоценные камни на покрытой коричневым бархатом полке. Я спрашивала себя, сколько стоят эти камни – цифры, которые я и вообразить не могла, но чувствовала, что каждый стоит годы моего труда, труда Микеле. Мне казалось, что всю мою жизнь можно заключить в одном из этих камней, и любой, у кого есть деньги, может купить ее, купить меня, купить Миреллу. Я почувствовала слабость, боялась упасть в обморок. Мужчина по ту сторону витрины смотрел на меня, не отводя глаз: мне внезапно показалось, что, возможно, он и есть адвокат Сандро Кантони. Это был высокий блондин со светлыми волосами и тонкими губами. «Женитесь на ней, по крайней мере, – пробормотала я, – сделайте одолжение, женитесь на ней». Он смотрел на меня с изумлением: может, думал, что я сумасшедшая, разговариваю сама с собой. Я и вправду оторопела: мне редко случается ходить по центральным улицам, где столько фонарей, людей, звуков, – в них нет сердечного добродушия улиц нашего района. Дойдя до площади Испании, я сказала себе: «Сейчас куплю немного цветов»; но лотки были настолько переполнены, изобильны, пышны, что мне показалось, будто и оттуда я ничего не смогу унести. Мимо то и дело проезжали автомобили, Риккардо сказал, что у Кантони «Альфа Ромео». Тогда я сделала то, чего очень давно не делала. Я села в такси и сказала отвезти меня домой, оставила щедрые чаевые, быть может чересчур. «Оставьте себе, – сказала я водителю, – оставьте себе». Как же мне было приятно вышвырнуть на ветер пятьсот лир.

Несколько дней назад я объявила Мирелле, что намерена как-то отметить ее двадцатилетие; предложила ей пригласить своих друзей на чай. Она поблагодарила, но без воодушевления. Я добавила, что они и потанцевать смогут: я уберу стол из обеденного зала, и дверь заодно сниму, чтобы зал и прихожая стали единым пространством. Один из друзей Риккардо пообещал принести несколько новых американских дисков. Она сказала, что разошлет приглашения.