Запретная тетрадь - страница 23

В моем характере есть что-то такое, что я не в силах расшифровать. Прежде мне всегда думалось, что я – понятная, простая, что не таю в себе никаких сюрпризов ни для себя, ни для других. Однако уже некоторое время я не так в этом уверена и не могу определить, с чем связано мое ощущение. Чтобы снова почувствовать себя такой, какой всегда себе казалась, нужно, чтобы я не оставалась одна: рядом с Микеле и детьми я всегда вновь обретаю тот баланс, который был моей прерогативой. А вот улица оглушает меня, опрокидывает в какое-то странное беспокойство. Не могу толком объяснить, но, в общем, за дверями дома я больше не я. Когда я выхожу из парадной двери, мне кажется естественным начать жить совершенно иной жизнью, чем привычная, мне хочется ходить дорогами, которые не входят в мой каждодневный маршрут, встречаться с новыми людьми, которых прежде не знала и с которыми могу веселиться, смеяться. Мне так хочется смеяться. Может, все это просто значит, что я устала, мне стоило бы принять какое-нибудь восстанавливающее средство.

А может, это все потому, что в этом месяце, в связи с полученными Микеле выплатами, я больше не жду в тревоге, чтобы время бежало поскорее и настал день зарплаты. Этот новый опыт сделал обыкновенно серые и с самого своего начала пугающие дни свободными, манящими. Уже много лет как всего раз в месяц мы с Микеле чувствуем себя в безопасности: 27-го [4]. Потом мы снова начинаем ждать. Сейчас же я живу так, как всегда живут те, кто не испытывает терзаний из-за нехватки средств; понимаю, что им могут казаться возможными любые счастливые и невероятные события. Я и сама теперь, слыша звонок, всякий раз думаю, что за дверью приятный сюрприз. Сегодня утром, возвращаясь домой, я встретила в дверях курьера из одной цветочной лавки, который нес огромную связку великолепных роз, завернутых в целлофан. Я подскочила и подумала абсурдную вещь: что они для меня. Настолько абсурдную, что сначала оглянулась, а уже потом спросила этого парня вполголоса: «Валерия Коссати?» Он удивленно посмотрел на меня, потом потряс головой: они были для молодой актрисы, живущей на третьем этаже, которая каждый вечер, в поздний час, посылает горничную открыть дверь одному синьору в очках. Консьержка говорит, что ей всегда шлют цветы и пакеты из самых известных магазинов; встречая ее, я представляю себе, как она радостно открывает эти свертки, слушая хруст шелковой бумаги.

Сегодня вечером я купила ночную сорочку небесно-голубого цвета. Она хорошо на мне сидит, по фигуре. Микеле уже лежал в постели, пока я ее примеряла. «Тебе нравится?» – спросила я у него внезапно. Он опустил газету и спросил: «Что?» «Эта ночнушка: она новая». Я шла к нему, улыбаясь, касаясь своих оголенных плеч движением, которое было одновременно самодовольным и робким. «Миленькая, – сказал он, – а у тебя похожей не было?» «Нет, эта отличается от остальных: тут кружева, видишь?» – объяснила я, наклоняясь к нему и указывая на декольте. «Миленькая, – повторил он. – Сколько она стоит?» «Я не платила за нее, – ответила я, чтобы не признаваться, что она дороже остальных, – я взяла ее у лоточницы здесь на углу, могу заплатить, когда захочу». «Напрасно ты это». «Она мне была нужна», – заспорила я, краснея. «Да нет, я не об этом, ты прекрасно сделала, что купила, раз она тебе нужна, но лучше не оставлять неоплаченных счетов».