– Конкретно… не знаю.
– Они не строгие: – не допускать к власти, не селить без разрешения в крупных городах, освободить от службы в армии, но на этом они сами настаивали… Вот практически все.
– Не так много.
– Даже очень немного… Терпеть – то они не хотят, как русский мужик… Потому как иудейская вера не признает жертвы Христа… Екатерина была очень мудра… Эти ограничения совпадают с назиданиями Моисея… Она верила, что страданиям русского простого народа наступит конец, и он с его способностями станет обогащаться…Они, по крайней мере, этого достойны!..Именно эти наши православные русские мужики, которые защищают, кормят страну, сеют и пашут, наконец!..
– Но, ваше величество, из числа еврейской национальности люди весьма интересные и производят благоприятное впечатление.
– Это так… – улыбается государь, – Мне не хочется так думать о всех людях этой национальности, но вот к примеру, один еврей-ювелир доставляет Александре Федоровне бриллианты… почти в два раза дешевле, чем в петербургских магазинах… и моя жена, как человек практичный, ему, естественно, благоволит… Но мне-то докладывают, что это благородство оплачивается богачами диаспоры… Известны мне и цели всего этого.
– Несмотря ни на что, Ваше Величество, все граждане страны должны быть равноправны.
– Я согласен, что это должно произойти,…но не сейчас.
– Вы твердо так думаете, Государь?
Николай Александрович молча продолжает смотреть в окно, будто не слышит. Этот вопрос предмет больших споров с матушкой и братом. После паузы он поворачивает лицо к художнику и тихо произносит:
– Крестьяне безграмотны и мало развиты… Когда русский мужик будет образован и жить в достатке, как евреи, то они, конечно, получат равные права со всеми жителями России.
Ответ производит на Валентина Александровича впечатление.
В глазах государя художник улавливает глубокое внутреннее переживание, и какие-то только ему доступные мысли. Николай Александрович делается молчаливым и через некоторое время тихо, как бы про себя произносит из Евангелия (от Луки):
– «Ибо сказываю вам, что многие пророки и цари желали видеть, что вы видите, и не видели, и слышать, что вы слышите, и не слышали…»
Художник с интересом слушает государя, но не забывает о работе. Композиция портрета и характер «натуры» по-прежнему не находят общего.
И он, как и в прошлый раз, предлагает закончить сеанс.
На третьем сеансе Валентин Александрович решается открыться:
– Ваше Величество, к сожалению, портрет, который вы заказали, никак не выходит.
– Вы пишете меня, Валентин Александрович, и я с интересом и даже с восхищением наблюдаю за вами. Не сочтите это за лукавство, но все-таки хотелось бы знать – почему вы считаете вашу работу неудачной? Вас же считают первым портретистом в России.
– Поверьте, ваше величество, таким, как я вас вижу – изобразить в этих рамках не могу.
– Что же вам мешает?
– Ваше Величество, этот официальный костюм. По крайней мере, вы на этом портрете…не русский император.
– Возможно, вы правы, Валентин Александрович…
– Так иногда случается у художников, Ваше Величество.
– Что же мы скажем Александре Федоровне? Ведь идея этого костюма и этого портрета принадлежит ей.
– Я этого не знал.
– Вы не будете возражать, если мы пригласим ее на сеанс.
– Извольте, ваше величество, – слегка напряженно произносит художник.
Николай Александрович спокойно поднимает трубку телефона.
