– На самом деле в женщине намного больше любви…и они мудрее по жизни… и достойны большей власти над нами…
– Нам, Ваше Величество, трудно их понять, и что они в большей степени любят в нас.
– Да,… это загадка… Они могут возвысить или погубить, причем совершенно не осознавая этого… А что вам кажется, как художнику, на этот счет?
– Мой глаз подсказывает, что они больше всего любят состояние мужского восхищения собственной красотой… И обожают эту власть… А если пойти еще глубже… они обожают власть и в нас в ее любых проявлениях…
– Это интересно…Они мудрее во власти… Ведь недаром Екатерину величают Великою.
– По-моему, ваше величество, Екатерина скорее исключение…Она любила и воспитывала сильных мужчин, которые помогали ей оставаться истинной женщиной в реализации власти. А женское начало, действительно, более стойкое и уверенное в жизни…
Николай Александрович уловил упрек и, видимо, внутренне с ним согласился. Художнику от этих слов остается лишь невинная улыбка.
Именно с этой улыбкой Николай Александрович заканчивает сеанс, снимает шотландский китель и накидывает на себя легкую тужурку Преображенского полка, садится в раздумье с едва заметной грустью за стол и кладет на него руки.
Молниеносно в этом жесте государя Валентин Александрович ловит все то настоящее, что так долго искал. Он быстро берет в руки карандаш и легким росчерком набрасывает на бумаге этот целостный облик с сомкнутыми руками и необыкновенным взглядом царя. Долгий кропотливый поиск не пропал даром: портрет вобрал в себя черты предельной гармонии.
На следующем сеансе Валентин Александрович приходит с новым небольшим полотном и по рисунку маслом быстро пишет небольшой портрет императора в тужурке.
Написанный удивительно легкой и свободной кистью, маленький портрет царю очень нравится. Валентину Александровичу он тоже импонирует. По проявлению чувств он сильный и насыщенный. Несомненно, этот этюд можно считать отдельной работой.
Поскольку царица иногда заходит в мастерскую и пытается давать советы по ходу исполнения «дела», художник получает согласие государя не показывать его Александре Федоровне до поры до времени, как бы готовя сюрприз императрице.
Доброжелательная атмосфера на сеансах продолжается и раскрепощает обоих. Николай Александрович чувствует, что художник уже не так критичен к строгому заказному портрету, и с интересом спрашивает:
– А каково все-таки отношение к главному портрету…Вы же поставите свое имя под ним?
– Среди классических портретов хотелось бы быть ближе к Карлу Брюллову.
Произведя несколько мазков, Валентин Александрович с улыбкой добавляет:
– Если бы, ваше величество, он был жив, только он бы сделал все так, как желает Александра Федоровна.
– Брюллов, действительно, велик и привлекает своей яркостью…
– У него необыкновенно живые краски…просто зависть берет.
– А что же у вас?
– Мои серы или коричневы, государь, как сапоги, – Внося последние детали в портрет, шутит художник.
Оба доброжелательно глядят друг на друга.
И вот уже закончен основной портрет Николая II в форме полковника шотландских Серых Драгун, но сеансы продолжаются. Александра Федоровна, всерьез заинтересовавшись этим обстоятельством, поднимается в верхний кабинет, когда ее совсем не ждали.
Мужчины чувствуют себя застигнутыми врасплох. В этот момент Валентин Александрович наносил последний мазок на маленький портрет государя.
