– Опять этот сон.
– А.
Мать подошла и неловко похлопала её по спине.
– Сходи к врачу. Пусть выпишут успокоительное.
– Нет. Некогда, мам, – пробормотала Яна, сцепляя руки, чтобы унять дрожь. В который раз спросила себя: что было бы, если бы тогда она согласилась?
В своей кровати закопошилась Ира. Мама вздохнула, оттянув горловину водолазки.
– Я её успокою. Ты иди, ложись, – глухо пробормотала Яна.
– Тебя бы кто успокоил. И образумил, – поправляя смятую простынь, ответила мать. – Утром рейд, помнишь? Не смей ничего прятать.
Яна кивнула. В голове тут же защёлкало, что можно оставить рейдовикам, а что надо спрятать сейчас же. Больше всего, конечно, дадут за дневник, за очередные три страницы.
Дождавшись, пока мать выйдет, Яна подбежала к столу и под хныканье сестры вытащила из-под учебников исписанные клочки кальки. Скатала их в шарики и уже засовывала под стельки ботинок, когда ширма снова отодвинулась. Яна вздрогнула и резким движением отправила ботинки под кровать. Мать, просунув голову в комнату, попросила:
– Сходи завтра перед школой со мной на участок. Там ночью опять собирались. Окурков полно, осколков. Надо убраться. Ты чего это сидишь там?
– Уронила… карандаш. Сейчас подниму. Я схожу завтра с тобой, конечно.
Мать, кивнув, исчезла. Яна запихнула ботинки поглубже и на цыпочках приблизилась к кровати Иры. Прошептала:
– Чего плачешь, Ириска?
Сестра всхлипнула во сне. Яна положила ладонь ей на лоб, пощупала запястья.
– Ш-ш. Ш-ш-ш…
Сон накатывал тяжёлыми, отупляющими волнами. Продолжая мурлыкать что-то успокаивающее, она подоткнула сестре одеяло и забралась в собственную постель.
4
Если вам не хочется…
Не надоело со мной возиться?
Я запрещаю прощать и верить!
Перед глазами проходят лица;
Все вы под маской людей, как звери.
– Яна Андреевна.
Яна вздрогнула и подняла голову. По глазам резанул пронзительно-белый луч. Она сощурилась и, сморгнув слёзы, разглядела в проёме раскрывшейся двери силуэт. Скривившись, выплюнула:
– Не надоело со мной возиться? Небось вам и самому хочется поспать.
– Яна Андреевна, я хотел пригласить вас на ужин. Но если вы устали…
Она нервно расхохоталась, обхватив себя руками. Устала? Да она уже перестала ощущать себя человеком в этой промозглой каморке без воды, практически без нормальной пищи.
Щуман пожал плечами:
– Если вам не хочется…
– Да вы издеваетесь, – вытирая глаза, пробормотала она. Поднялась с койки, пошатнулась и схватилась за стену. – Чтобы я пропустила ужин… С чего такая щедрость, господин Щуман?
– Мы с вами так много времени провели вместе – и всё в официальной обстановке. Я хочу узнать вас получше, Яна.
Он не добавил привычного «Андреевна», и Яна уже выучила, что это значит: Щуман пытается вызвать её на откровенность, спровоцировать на близость. Отчего-то в этот раз ей захотелось подыграть.
«Всё дело в камере, – сказала она себе. – Кто угодно, просидев тут без света неделю, согласится на что угодно, лишь бы выйти».
– Идёмте? – спросил, слегка улыбнувшись, Арсений.
– Идёмте. – Она усмехнулась и тряхнула спутанными, грязными волосами. – Но имейте в виду: в ресторане с такой дамой вас засмеют.
– Рядом с моим кабинетом отличный душ. Я попросил приготовить для вас одежду. Надеюсь, вам понравится.
Вяло размышляя, что Арсений задумал на этот раз, Яна всё-таки не могла отказать себе в удовольствии как следует намылиться, вытравить из-под ногтей черноту, избавиться от въедливой вони жавеля, насквозь пропитавшей камеру.
