Защита Отечества - страница 2

Екатерина Вторая отложила перо, внимательно прочитала всё только что написанное и, довольная собой, оставила всё как есть. Отдохнувшая пчела взлетела с покрытого ковром пола и, не обращая внимания на занятую творчеством царицу, легко поднялась к потолку кареты, забилась там глубоко в щель. Птицы в округе угомонились. С чёрно-серых туч низкого неба брызнул мелкий дождик. Сразу стало сыро и зябко. Екатерина Вторая закрыла дверцу кареты. Резко дёрнула шёлковую верёвочку колокольчика. Тимофей, покачнув карету, вскочил на облучок. Хлопнул кнутом в воздухе, озорно выкрикнув:

– Пошли, родимые!

Карета резко дернулась и, управляемая опытным возницей, быстро выкатилась на дорогу. Резвые кони понесли царский возок в сторону Санкт-Петербурга.

В штабном шатре командующего стотысячным войском генерал-поручика Александра Прозоровского царил боевой дух, оставшийся ещё с турецкого фронта. Закалённые в жестоких боях с неприятелем бравые русские офицеры, терпеливо решая формальности, спокойно принимали приказы от командования, и после разрешения их непреклонно выполнять, не создавая напрасной сутолоки, проворно исчезали с глаз долой. Когда с делом государственной важности было, в общем, покончено, довольный собой князь Прозоровский предложил генерал-поручику Текели разогретого с травами и мёдом красного вина. Оставшись, наконец, вдвоём, русские генералы, удобно расположившись в креслах друг против друга, с нескрываемым удовольствием молча потягивали доброе винцо. Генерал-поручик Прозоровский время от времени с нескрываемым любопытством разглядывал Петра Текели, внешний вид которого желал быть лучше. Вино вернуло к жизни разрумянившиеся щёки, но всё остальное у гостя от горьких мыслей оставалось несчастным и неизлечимо больным. Тёмные круги под глазами выдавали непрекращающееся в нём нервное возбуждение, и даже чудодейственный эликсир не принёс ему столь желаемого сейчас облегчения. Карательная миссия не очень нравилась Петру Аврамовичу, а имя кровожадного палача не совмещалось в его сердце с достоинством русского боевого генерала.

– Ваше превосходительство, – первым вступил в разговор истерзанный затянувшимся молчанием генерал-поручик Текели.

– Да будет вам, Пётр Аврамович! Обстановка у меня здесь домашняя, надоела до тоски-кручинушки военщина, сердце просит простоты и уюта, – дружески отмахнулся от этикета князь Прозоровский, понимая всю серьёзность внутренней хвори боевого генерала.

Невольно подчиняясь приятельскому расположению духа князя Прозоровского, гоня прочь нерешительность, генерал-поручик Текели, тщательно подбирая нужные слова, принялся излагать свои давно наболевшие мысли приготовившемуся слушать собеседнику.

– Александр Александрович, Светлейший князь Григорий Потёмкин возложил на меня нешуточное поручение, исходящее прежде из уст матушки-государыни. Дурное чувство гложет мою душу. Не по-христиански как-то над головами хохлов мечом махать.

Князь генерал-поручик Прозоровский не был жалован Светлейшим князем Григорием Потёмкиным, но был основательно согрет горячим доверием российской самодержицы. Поэтому, обладая трезвым умом и ясной самооценкой всего происходящего в России, имел на всё своё личное проницательное суждение, с которым многим современникам приходилось считаться.

– Дорогой мой, не изводитесь зря. Ещё в апреле, в докладе правительству, Потёмкин бесповоротно решил судьбу сечевиков. Вас же, дорогой мой, послали не рубить православные кресты, а донести непокорному товариществу единый закон российский. «Греческий проект» здравствует в умелых руках Светлейшего князя и, поверьте мне, изведёт на скорую смерть турок, а с непокорными «хохлами» российская власть, как с Емелькой, непременно расправится. Мне бы ваши заботы, Пётр Аврамович. Я вчера барону Розену двадцать рублей в карты спустил. Фарт подчиняться мне перестал. Сегодня жажда отмщения рубликов на пятьдесят ему встанет. Поверьте моему слову, дорогой, и непременно приходите вечером в собрание. Нынче там шумно будет, – заметно прихрамывая на левую ногу, будущий фельдмаршал, не прощаясь, удалился.