«Похмелье – дело тонкое», – как никто понимая состояние Терентия, мысленно произнёс подполковник.
После этой мысли вспомнил вчерашнее клятвенное обещание есаула Лозинского выставить утром для поправки здоровья фляжку водки, негромко выругался матерными словами малого загиба. Погрозил пальцем в сторону отдыхающих егерей и, чтобы стало легче на душе, обозвал Лозинского бабой. Оставил бодрого Семёна и больного после вчерашнего кутежа Терентия в покое и обратил свой взор в сторону небольшой дунайской заводи, на илистую кромку которой на половину своей длины были вытащены канонерские лодки гребной флотилии.
Справа от боевых посудин, выгнутые плавной дугой к непроходимым зарослям держидерева, располагались шатры экипажей. Посредине скошенной от травы поляны упиралась в безоблачное небо высокая мачта, растянутая для устойчивости четырьмя фалами, на верхушку которой, чуть ниже полосатого колдуна, был поднят Андреевский флаг. Рядом с мачтой под натянутым тентом стоял на часах наказной казак Зиновий Голушко.
В первых числах мая тысяча восемьсот одиннадцатого года Паливода получил от вышестоящего командования приказ, но сразу зачитывать его личному составу полка не стал. Выставив часового у входа в командирский шатёр, подолгу засиживался над картой, обдумывая в голове план предстоящих действий. Когда план в уме подполковника созрел в общих чертах, для решения в нём некоторых тонкостей вызвал к себе старшин первого и второго баркаса. Предупредив их о неразглашении военной тайны, ввел в курс своего плана. Внимательно выслушивал мысли хитрых на военные выдумки старшин, делал для себя правильные выводы.
Часовой у шатра батьки своим видом порождал среди личного состава слухи. Чтобы направить их в нужное русло, подполковник скидывал нужную ему информацию хорунжему Василию Телепню. После этого с быстротой молнии начинали летать по полку жирные утки. Сознательные казаки не обращали внимания на с ног сшибающие новости и больше полагались на волю Господню. Впечатлительные же люди бежали с доведённой до совершенства новостью к батьке в штаб. Подполковник внимательно выслушивал очередного гостя и с серьёзным выражением на лице произносил:
– Чем бы мои казачки ни тешились – лишь бы не плакали.
Наливал казаку из своих запасов чарку водки и обещал обязательно разобраться, откуда растут ноги у «дезы». Сам же, поразмыслив на досуге о настроениях в подразделении, опять как бы случайно подбрасывал сказочнику Телепню нужную для себя информацию.
– Вот и пришло то самое время: ставить боевую задачу старшинам баркасов, – прогоняя прочь сомнения, решил наконец Паливода. Повернул голову в сторону Дуная. Вода в реке сошла до самой низкой отметки. Ил оголившихся берегов подсох на солнце. Белые цапли бродили по нему, доставая длинными клювами из глубоких трещин себе пропитание. Решение тотчас трубить тревогу оказывалось на деле пока несвоевременным.
«Тревожить напрасно казаков не стану, пусть ещё чуток отдохнут», – с заботой о людях, правильно оценивая обстановку на реке, решил подполковник. Отвёл уставшие глаза от ярких бликов воды на успокаивающий зеленый цвет травы у себя под ногами. Недовольно хмыкнул, отмечая в уме плачевное состояние своих сапог.
«Износились чёботы совсем. Воду держать перестали. После похода переобуюсь в новые, а это барахло утоплю в Дунае, ракам на потеху», – рассудил подполковник и решительно оторвал глаза от наводящей унынье картины. Ещё разок полюбовался бравой выправкой наказного казака Голушко и, довольный порядком в своём подразделении, перевёл свой взгляд в сторону первого баркаса.
