Проснувшись, я, наконец, смогла открыть глаза. Странно, но меня разместили не на полу в спальне Немцова, а в моей старой комнате, которую выделяли, когда Лев Владимирович был ещё жив. Те же персиковые обои с белыми завитушками, та же кровать, застеленная весёлым, жёлтеньким бельём, те же кофейные занавески, плотно отгораживающие свет из окна.
Сложно было понять, какое сейчас время суток. Помещение освещали настенные светильники, слегка разбавляющие неоновыми шарами полумрак. Странная тишина, полное отсутствие звуков, будто имение Немцовых вымерло.
Поля позаботилась обо мне в своё отсутствие. На тумбочке стоял стакан с соком, графин с водой и булочки под салфеткой. Есть не хотелось. Только пить. Во рту драло от сухости, как будто я не пила несколько дней. Осушила стакан сока и плеснула туда воды. Никак не могла смыть горечь и избавиться от саднящей боли в горле.
С сарказмом подумала, что хозяин приходил за своим утренним минетом, совсем не чураясь бессознательного состояния рабыни. Смешно, если бы не было так плачевно. Попыталась сползти с кровати, плюхаясь на колени. Шатало по страшному, в голове пульсировало и кружились вертолёты, а зрение мутило от чёрных пятен. В ванную комнату решила привычно ползти. Не факт, что Игнат разрешил мне ходить, так что не надо расслабляться.
Очень хотелось отодрать прилипшую комбинашку, оставшуюся на мне с новогоднего фуршета. Ощущала на себе вонь пота, смешанного с вином и с лекарствами. Всё ещё чувствовала следы чужих лап, словно меня измазали грязью и облили помоями. Кое-как содрала прозрачную тряпку, без сожаления бросила её в угол. Лучше ползать голой, чем надеть ещё раз эту пошлость.
Поднялась, держась за раковину, посмотрела в зеркало и отшатнулась. Оттуда выглядывало бледное нечто, обтянутое посеревшей кожей, с глубокими тенями на лице, с колтунами в засаленных волосах, свисающих жирными лохмами. Отвернулась и, держась за перегородку, шагнула в душевую кабину, выкручивая вентили на всю.
Упругие струи срывались сверху, жалили кожу и, кажется, вытягивали ту малость сил, что дотащили меня сюда. Опёрлась руками о стену, низко склонила голову, подставляя плечи и спину под тропический дождь. Жуткая потребность смыть всё то дерьмо, в котором вывалил Игнат, теша своё эго.
Наверное, он перешёл ту грань, которая удерживала больную любовь в моём сердце. Что-то надломилось во мне у столба. Уверенность? Вера в справедливость? Убеждённость, что у всего живого есть душа? Ничего не осталось. Только ненависть, погребённая под полнейшим безразличием к себе.
Странно, но стоя под обжигающим потоком воды, дыша тяжёлым, густым паром, упираясь лбом в нагревшийся кафель, мне было всё равно, что ещё сделает со мной хозяин. Прошлое осталось в старом году, настоящее ничего хорошего не предвещало, а будущее здесь окончательно стёрто для меня. После такого позора я не смогу вернуться к отцу и жить так, будто всего лишь каталась в отпуск.
– Ирочка, что же ты встала? – ворвалась в ванную комнату тётя Полина, и сквозняк противно скользнул по ногам, запуская крупную дробь мурашек. – Тебя три дня лихорадило, а ты полезла в душ.
Женщина протянула руку, отсекая воду и вытягивая меня. На плечи лёг длинный, махровый халат, укутывая в пушистый кокон. Поля подтолкнула в спину, охая и бубня неразбериху под нос.
– Посиди в кресле, пока я сменю бельё, – засуетилась Полина, скоро перестилая постель. Только перья летали, да невесомые пылинки поблёскивали в свете фонарей.
