– Смелее, – улыбнулась врач. – Это не больно.
Задрала юбку, подставляя бедро и стискивая от волнения зубы. Умом понимала, что это всего лишь укол, а сердце подпрыгивало до горла. Задержала дыхание, а потом выдохнула, почувствовав слабую, ноющую боль в месте введения препарата.
– Результаты я пришлю на почту Игнатию Львовичу и сообщу о дате следующей инъекции, – на прощание поставила в известность Лариса Юрьевна, провожая до ресепа.
Там уже ждал Гасан, тихо воркуя с встретившей меня девушкой. Оказывается, такое брезгливое отношение у него было только ко мне, потому что от стойки слышался его хрипловатый, низкий смех. Он ей что-то шепнул, сжал в кулаке бумажку и повернулся ко мне, сменяя похотливость на холодность. Ничего не говоря, мотнул головой в сторону выхода и сам пошёл вперёд.
Игнат в офисе был не один. Сухой, с сединой на висках, мужчина сидел по правую руку от Немцова и с интересом и какой-то издёвкой смотрел на меня. Мне, наверное, стоило привыкать к таким взглядам, раз я себя продала.
– Мы, как раз, ждём тебя, Ира, – указал на стул напротив себя Игнат. – Ознакомься и подпиши.
Передо мной положили экземпляр договора, а от Немцова покатилась ручка по столу. На первой же странице стояла сумма долга, от которой помутилось в глазах. За такое количество нулей убивают, а не сажают в тюрьму. Как можно было украсть столько денег? И как Игнат мог подумать на моего отца?
Дальше шло чёткое описание моей продажи и полного отказа от личности, собственного мнения, желаний, требований, просьб. Отдельным пунктом мои обязательства выполнять абсолютную волю хозяина и послушно сносить положение рабыни в течении года с сегодняшнего дня.
За непослушание и пререкание следовало наказание на усмотрение владельца. После третьего инцидента Немцов имел право аннулировать договор, а папа в этом случае отправлялся в следственный изолятор. Ещё раз глянула на сумму растраты, перечитала строчки о наказание и расторжение, и подписала каждую страницу, до онемения в пальцах вцепившись в ручку.
Игнат выхватил у меня листы, размашисто поставил росчерк и передал их мужчине, продолжающему открыто изучать мою персону. Тот старательно вывел свою фамилию, поставил нотариальную печать, коротко простился, окинул меня напоследок нечитаемым взглядом и вышел, тихо прикрыв дверь.
– У тебя десять минут чтобы проститься с близкими и оставить прошлое здесь, – безэмоционально произнёс Игнат, оставляя меня одну.
Достала телефон и набрала номер папы. Больше звонить мне было не кому. Подругой не обзавелась, посвящая всё время учёбе и дому, а знакомые не заметят моего исчезновения. На работу ещё не успела устроиться, так что единственный, кому нужно объяснить отсутствие как раз сейчас принял вызов.
– Пап, – то ли проскулила, то ли проблеяла в трубку. – Игнат не будет передавать дело в суд.
– Что он потребовал взамен? – хрипло спросил отец. За эти два дня он очень сдал. Постоянный приём лекарств, не справляющихся с давлением и болью в груди.
– Ничего ужасного, – сглотнула колючий ком, стараясь сделать более безразличный тон. – Всего лишь пожить у Немцовых в течении года. Единственное условие, озвученное Игнатом, чтобы я это время не контактировала с окружением.
– Не говори только, что этот паршивец сделал тебе предложение, – глухо буркнул отец, и на заднем фоне послышался характерный звук от таблеток, перекатывающихся по стенкам стеклянного пузырька.
