– В чем дело? Ты опять будешь в прятки играть?
Вечерняя прохлада легким ветерком дунула в лицо. От непонятного предчувствия стало не по себе.
«Дежавю?»
Долгих полчаса она бегала по лесу в поисках Лабрика. Быстро темнело. Ощущение горя тяжестью скапливалось в груди.
– Что за шутки, Лабри, перестань пугать меня!
Вокруг черные деревья, казалось, стали замыкать круг, сужая кольцо. Ноги сделались ватными, когда шум в голове отгородил пространство. Она почти падала, медленно оседая, когда внезапно почувствовала опору и теплое частое дыхание.
– Лабри, разве так можно? – не открывая глаз, простонала она.
– Не волнуйтесь, мы найдем вашего серьезного пса.
Она встрепенулась, легко оттолкнувшись, отпрянула в сторону.
– Не бойтесь… Моя машина вновь отказалась ехать, как тот осел из фильма, заприметив понравившуюся женщину.
– От меня ушел Лабри… – растерянно сказала она, узнав вчерашнего хозяина «жука».
– От вас нельзя уйти, от вас можно только потеряться и то на время.
Еще издалека, уловив наступающий шуршащий гул, она обернулась. Лабри летел над желтой опавшей листвой, громким лаем сообщая всем, как он соскучился.
Вечером пили чай у нее дома и знакомились. Лабри уснул, положив морду на тапочку гостя. Около двенадцати ночи неуставшую беседу прервал телефонный звонок бывшего мужа.
– Не спишь, прости, что поздно… Я без прелюдий. Я хочу вернуться…
– Извини, когда выбрасывается хлам, пространство освобождается. Теперь оно занято и, думаю, надолго.
Она повесила трубку и победно улыбнулась приятному гостю.
– Я же говорил, от вас нельзя уходить, обязательно захочется вернуться.
– Надеюсь, вы не поссоритесь, – сказала посетительница и, положив билет на стол, вышла.
Дородная медсестра и пожилой врач молча смотрели на белеющий соблазн, который обещал красное плюшевое кресло, партер, нашумевшую пьесу и сопричастность к миру искусства.
Билет сиротливо прижимался к крышке стола. Он был один, а желающих как минимум – двое. Он лежал на безжалостном перекрестке стреляющих глаз, не зная своей участи. Незнакомое шестое чувство надеждой пульсировало в крохотном призрачном сердце. В кабинет впорхнула молоденькая медсестричка. И скоро ее коротко остриженные ноготки приятно щекотали изнанку доставшегося билета. Он был доволен.
Попав в ее дом, он с наслаждением наблюдал, как она прихорашивалась у зеркала. Без пятнадцати шесть, положив его в кожаное отделение под молнией, она вышла из дома.
Легкий вечерний ветерок охлаждал ее возбужденное лицо. Билет плавно покачивался в своем черном «лимузине», так же предвкушая чудеса театрального вечера. Подставив свой бок знающей билетерше, он сморщился. Самой неприятной процедурой оказывается та, которую не ожидаешь. Оторвали корешок. Затем он снова оказался в чутких пальчиках медсестры и приятно расслабился, открыв доступ к назначенному ряду и месту.
Погас свет, открылся занавес. И началось. Рядом в плюшевом кресле ворчливо устроился толстяк и засопел. Но очарованная медсестричка отвлекающих звуков не слышала. Ее взор, дыхание, жизнь были там – на сцене. Высунувшись белым пятнышком из сумки, он нежно поглядывал на нее, затаив дыхание. Ему до боли в оборванном краешке захотелось остаться с ней навсегда. Но он знал, как только вспыхнет свет, и все понесутся наперегонки вниз – его сбросят у выхода, как в могилу.
Она вышла из театра и медленно направилась по аллее к метро. Он сложенным уголком цепко держался за край карманной молнии и в оцепенении ждал. Вот пугающая своей глубиной урна, вот – следующая. «Какую она выберет?»
