В дверях стоял Лёша.
Он не был похож на себя. Глаза тусклые. Лицо – опухшее. Взгляд в пол. Губа разбита, из носа текла кровь. Он стоял, шатаясь, будто даже не понимал, где он.
Стек на пол.
Катя испугалась. Сильно. Но вспомнила, как Тётя лечила их.
Она бросилась к узлу с вещами, вытащила одну из рубашек и принялась вытирать кровь с его лица. Быстро, как могла. Не плакала. Руки дрожали, но она всё делала правильно.
Лёша молчал. Просто смотрел на неё. В его взгляде снова появлялся свет.
Катя гладила его по плечу. Как он её.
А потом всё повторилось.
Страх. Боль. Шок. Дверь. Ночь. Ожидание. Удары. Одежда в крови. Один стул. Один стол. Холод. Одна косичка, которая получалась всё лучше.
И так – днями. Неделями. Годами.
Дни после того, как Тётя "представила" их Громиле, слились для Лёши в один долгий кошмар. Годы шли. Они жили вместе, мир вокруг них разделился. Днём каждого забирали для своих "уроков", и они не пересекались. Только глубокой ночью в их комнате наступала хрупкая тишина. Это было единственное время, когда брат и сестра могли говорить, делиться тем, что им не давало спать.
Катя перебирала пальцами потрёпанную медицинскую схему.
– Мне сегодня показывал Доктор, как кровь сворачивается, – тихо произнесла она. – И почему у одних раны затягиваются, а у других гноятся. Всё дело в… иммунитете.
Лёша хмыкнул, рассматривая свои забинтованные костяшки.
– А Громила говорит, главное, чтобы зубы крепкие были. И удар. Иммунитет от удара не спасёт.
Катя посмотрела на него серьёзным взглядом.
– От ножа тоже. Но Доктор говорит, что можно всё исправить, если знать, куда резать.
– Лёша, – подскочив, она повернулась к нему. – Я вот никак не пойму… Доктор – это потому что он лечит.
Лёха внимательно слушал. – Ну да, Кать. Доктор он и есть Доктор.
– А почему тогда Громила – это Громила? – Катя нахмурилась ещё сильнее, её детская логика спотыкалась об это прозвище. – Он же не громит ничего, хотя громит, конечно, как и все другие громилы, но чаще только орёт и драться любит.
Лёша встал, потянулся, словно маленький хищник, и посмотрел на сестру с видом бывалого знатока.
– Потому что, Кать, – из всех громил, что я знаю здесь, он самый большой Громила.
Катя задумалась, потом медленно кивнула. В этом, пожалуй, был смысл. Если кто-то самый большой в чём-то, то он и есть это что-то.
Она придвинулась ближе, её голос стал почти шёпотом. – Лёша… как думаешь, она нас совсем забыла? Тётя?
Лёша сжал губы. Он всегда становился жёстче, когда речь заходила о ней.
– Забыла. Конечно, забыла. Кто ж не забывает то, что выкинул? – Но… она ведь как-то сказала, что вернётся. – Люди много чего говорят. Особенно когда хотят, чтобы от них отстали.
Молчание.
– А что там, за стеной? – спросила Катя спустя время.
Лёша представил себе то, что видел сам, пробираясь по улицам, но приукрасил для неё.
– Там… там много домов. И не такие грязные. И, наверное, еды больше. Мне один раз показали конфету. Огромную. – Он расставил руки широко, показывая размеры.
– Правда? – в её голосе промелькнул интерес. – А что такое конфета?
Лёша замялся. Он сам не знал точно, что это такое. Слово "шоколад" он слышал пару раз, когда подслушивал разговор Громилы по телефону – тот что-то говорил о "шоколадных конфетах". Вот и предположил.
– Правда, – ответил он уверенно, пытаясь представить себе вкус. – Это… что-то очень вкусное. Большое и сладкое.
