Читать онлайн Юлия Симбирская - Заяц на взлетной полосе

Огромный самолет вразвалку шел к взлетной полосе. Хэл еще с прошлого раза приметил, что такие махины ходят вразвалку.

– Эй, самолеты не ходят вразвалку. Они катятся.

– Сам ты катишься! У самолета вместо колес – шасси.

– Сам ты шасси! У самолета: шасси, стойка, обтекатель колеса и колесо. Самолет катится – и точка.

– Вразвалку!

Хэл отряхнулся, дернул крепкими ушами. Он ненавидел, когда Внутренний Голос начинал пререкаться по пустякам. И ведь какой занудный! Абсолютно без воображения.

В небе все время появляется что-то особенное: позавчера, например, розовый воздушный шар с корзиной. Корзина была убрана цветами, и Хэл подумал, что шар свадебный. Он качался в стороне от аэропорта и был точь-в-точь – гигантское пирожное. А сегодня пузатая двухэтажная машина со слонами на боку шла вразвалку, потом, будто нехотя, побежала в сторону горизонта и чудом оторвалась от земли. И как эта громадина держится в воздухе?! Бо рассказывал, что внутри у нее не только пассажирские кресла, но еще и спальни. Во дела! Еще Бо говорил, что этот «кашалот» прилетает из одной жаркой страны. Такой жаркой, что Хэл бы там сварился в своей шубе. Да разве это шуба?! Не смешите! Кое-где она настолько вытерлась, что видна голубоватая кожа. Хэл очень старый. Бо по сравнению с ним – юнец. Потому что Бо – обыкновенная собака и ему только девять лет.

– А ты – обыкновенный заяц, – съехидничал Внутренний Голос.

Хэл вздрогнул. Он знал, что родился зайцем. Он и живет как заяц: щиплет траву, боится хищников, линяет. Однако обыкновенная жизнь оказалась слишком мала для него. В первую очередь, она коротка, а Хэл живет очень долго, столько, сколько не жил на Земле ни один из его сородичей. Сейчас под боком гудит аэропорт, небо над головой исчерчено. И Хэл давно уже перестал прижимать уши, сидя в клумбе напротив центрального терминала, когда очередная машина идет на посадку. Пусть себе летит – не ястреб, и ладно.

– Бо тоже живет в аэропорту, – снова прорезался Внутренний Голос.

– Ты меня доконаешь когда-нибудь, – закатил глаза Хэл. – Бо живет в аэропорту девять лет, а я не могу сосчитать свои годы. Помню, каким был этот луг – покрытый до горизонта клевером, холодный от утренней росы, а в небе птицы и бабочки. Никаких самолетов.

Хэл забрался поглубже в новую клумбу на пятачке перед гостиницей. Мимо шуршали колеса, туристы катили разноцветные чемоданы, из ресторана пахло ужином.

– Ну, где ты, Бо? – Дедушка вышел во двор с миской супа.

Бо лежал за садовыми качелями. Он совсем не хотел есть, но дедушке казалось, что пес только о еде и думает.

– Ааауа-иа-ииа, – громко зевнул Бо и постучал хвостом.

Дедушка пристроил миску на нижней ступеньке крыльца и пошел на звук. Бо любил лежать на качелях, а не в колючей траве за ними, но дедушка всегда сгонял его, потому что качели – для детей. Вообще-то никаких детей в округе не было. Да им бы и не понравились линялые подушки на железном каркасе. Дети любят качаться до неба, с ветром в ушах, а садовые качели больше подходят старикам. На памяти Бо лишь однажды во дворе появились два одинаковых мальчика с челками до бровей. У Бо тоже имелась челка до носа. Как хочешь, так и гляди сквозь нее на мир – никто не подстрижет. Мальчиков привезла женщина в красном платье. Бо терпеть не мог красный цвет – у него слезились глаза. Нормальные собаки не различают красный, а Бо вполне мог бы прославиться как обладатель особенного зрения. Так вот, женщина в красном платье плюхнулась тогда на качели и едва не сломала их. А потом кричала, что теперь ее обновка вся в собачьей шерсти. Дедушка чистил платье круглой щеткой с обглоданной деревянной ручкой. Угадайте, кто ее грыз? А вот и нет! Вовсе и не дедушка!

Одинаковые мальчики даже не взглянули в сторону садовых качелей – они гоняли мяч на поле за двором. Бо тоже ужасно хотелось побегать с ними. Он вежливо отпрашивался у дедушки, путаясь под ногами, но красная женщина сказала: «Только никаких собак, папа!» И дедушка велел Бо полежать за крыльцом.

– Пошли обедать! – позвал дедушка.

Куриный суп с вермишелью и картошечкой. Бо понюхал. Обычно ему давали сухой собачий корм, как прописал ветеринар, но дедушке казалось, что в жизни каждого живого существа должен быть суп. И если насчет муравьев, например, или улиток можно поспорить, то про собак все верно: выхлебаешь миску – и соловеешь на глазах. Повезло Бо родиться псом, а не то сидел бы сейчас в муравейнике, никто бы за ухом не почесал.

– Одолел уже? Вот и хорошо. – Дедушка наклонился, вытер собачью морду клетчатой тряпкой с пуговицей и остатком нагрудного кармана. У Бо вечно висела после обеда вермишель на бороде. – Однако, суп мне сегодня удался.

Устроившись на крыльце, старый техник по обслуживанию самолетов зачерпнул полную ложку гущи. Над их с Бо головами плыл в жаркие страны гигантский лайнер со слонами на боку.

– Вот она – махина! – сказал дедушка.

Бо не любил самолеты. Они гудели над их домиком день и ночь, а пассажиры, которые останавливались переночевать в гостинице, иной раз катили чемоданы прямо по маргариткам. Дедушка расстраивался и жаловался на напрасные труды. Бо слушал, кивал, давал себе обещание облаивать всех нарушителей, вилял хвостом изо всех сил, пусть только дедушка не думает, что работа садовника при гостинице хуже, чем в аэропорту с самолетами.

Кроме дедушки Бо любил Хэла, который жил в центральной клумбе. Рядом с ним Бо чувствовал себя щенком. Порой закрадывались сомнения, могут ли собаки водить дружбу с зайцами, и уж тем более любить? Но сомнения – они как блохи: донимают, пока не сцапаешь, а сцапал – и живи дальше спокойно, люби кого хочешь.

Мия сунула облезлого зайца маме на колени и пошла к детской площадке. Очень уж хотелось вскарабкаться на верхотуру по веревочной лесенке или поваляться на зеленом блестящем матрасе, который называется «мат». Еще можно забраться в разноцветную трубу, ползти, зажмурившись, и оказаться там, не знаешь где.

Мия сняла кроссовки, поставила их бочок к бочку у входа. Теперь можно прыгнуть, скользкий матрас вздрогнет под ногами, легонько подтолкнет Мию, и ужасно захочется хохотать во все горло от щекотки в животе, только не время – еще слишком рано для хохота, слишком мало звуков вокруг, и можно напугать, всполошить утро.

Мия обернулась, нашла взглядом маму и махнула ей. Мама ответила. Она сидела неподалеку у большого окна, на стуле с закругленной спинкой и блестящими подлокотниками, как королева на троне, а за ней вставало розово-желтое солнце, похожее на половинку персика в варенье. Оно щедро поливало сиропом мамины волосы, щеки, шею. И мама потихонечку теплела, становилась мягкой и прозрачно-золотой.

Мия встала на коленки, зажмурилась и полезла в трубу. Внутри было скользко, казалось, что ползешь не вперед, а назад. Главное – не застрять тут навсегда, значит, нужно быстрее перебирать руками и ногами, не открывать глаза до самого выхода. Еще чуть-чуть, и можно выбраться на белый свет, отдышаться, оглядеться. Мия последний раз оттолкнулась от стенок и плюхнулась животом на мат, уперевшись лбом во что-то живое.

– Боюсь!

Она встала на четвереньки, завертелась на месте, хотела нырнуть обратно в трубу, но все же оглянулась.

В углу на мате спал человек. Он свернулся калачиком, подложив под голову свитер и обняв сумку, – обычный пассажир. Чего бояться?

Человек открыл сначала один глаз, потом второй, моргнул и улыбнулся. На макушке у него торчал хохолок, и Мия улыбнулась в ответ.

– Привет, я Леон! – сонным голосом сказал незнакомец и зевнул.

– Я Мия, и мне четыре года. А вон там моя мама. – Она махнула рукой в сторону кресел.

– Понял. Я тут уснул. Долго ждать следующего рейса, вот и нашел местечко. Однако пора вылезать. Не знаешь, который час? – Леон приподнялся на локте.

– Я не понимаю часы. – Мия пожала плечами. – Но еще утреннее утро.

– Это хорошо. Полезли на волю? – Леон встал на колени и пополз к трубе.

– Полезли! – согласилась Мия.

Разноцветная труба быстро закончилась, а выход им закрывали ноги в белых кроссовках с поцарапанными носами.

– Мия? – послышался встревоженный голос.

– Извините. – Леон слегка потеснил ноги, чтобы выбраться.

– Господи! Иди сюда скорее! – Женщина протянула руку взъерошенной Мии. – Зачем ты в трубу полезла?

– Мамочка, я всегда залезаю в трубу! Ты просто забыла. Я там нашла человека.

Женщина неодобрительно глянула на Леона, пока он натягивал свитер.

– Понятно. Это все же детская площадка, а не ночлежка. Ребенок мог испугаться, и вообще…

– Я никого не напугал, – улыбнулся Леон. – Но вы абсолютно правы! Всего доброго.

«Мама, смотри! Настоящий заяц!» – эти слова Хэл может сказать на японском, китайском, русском, английском, испанском, чешском, французском и немецком.

Много раз он спрашивал себя, зачем живет здесь, в клумбе, свою бесконечную жизнь. Начало ее терялось в туманном клеверовом прошлом, где не было никаких самолетов. Потом они появились – смешные, кургузые. Хэл наблюдал за полетом и удивлялся: зачем? Если ты родился без крыльев – живи на земле. Однако любопытство несколько раз заставляло его пытаться взлететь. Хэл разбегался, прижимал уши и падал пузом на траву. Так и должно быть. Ему и правда незачем летать, потому что он заяц. А люди пусть решают за себя.

Однажды на его луг села летающая машина с человеком в пузе. Хэл заметался в ужасе. Треск пропеллера и гул мотора как будто перемалывали все остальные привычные звуки: шелест травы, жужжание шмелей. Сколько раз за бесконечную жизнь у него холодело внутри, колотилось сердце, дрожали уши! Сколько раз на мягких лапах подкрадывалась смерть и отступала в последнюю секунду. Его время шло и не останавливалось. Сородичи появлялись на свет, уходили в вечность, сменяя друг друга, а Хэл оставался. И вот он дожил до первого приземлившегося на лугу самолета.

Из машины вылез человек в кожаной куртке и шлеме с очками. Он огляделся. Снял круглые очки. Сделал несколько нетвердых шагов по лугу и лег в траву. Ноги будто не слушались его. Хэл был совсем рядом. Он чувствовал запах кожи и керосина. Тогда эти запахи были еще не распознаны и не названы, но они уже пришли к нему. Человек лежал не двигаясь. Хэл чувствовал, что после полета необходимо вот так приземлиться всем телом, хотя и не летал сам. Выбравшись из укрытия, он осторожно запрыгал к летчику, пружинисто отталкиваясь мозолистыми подушечками обеих задних, и остановился так близко, что, вытянув морду, мог понюхать кожаный шлем. И понюхал.

Генри лежал на спине, закрыв глаза. Он посадил свою машину на отличную площадку. Этот луг еще не знал самолетов. Но все когда-то бывает впервые. Мог ли он вообразить, что поднимет в воздух машину с мотором?! Сколько там прошло со дня смерти Лилиенталя? Отто разбился на своем планере на самом исходе девятнадцатого века, Генри было двадцать два. Потом появились самолеты Вуазена. Генри завидовал. Он знал, что тоже полетит, но завидовал. «Зачем тебе самолет?» – мать переживала, что эта затея плохо кончится. Так же, как плохо кончилось увлечение автомобильными гонками. Тогда сына собирали по частям. «Ты на земле умудрился разбиться!» – она прижимала платок к глазам. «Представляешь, человек может перелететь через океан, как птица!» Глаза Генри сияли. «Боже!» – мать затыкала уши.