Итак, проследим мысль Шестова. Прежде всего, философ говорит о том, что мир возможного и невозможного похож «как две капли воды на то, что действительно существует». При этом мир возможного и невозможного появляется только тогда, когда к данности разумом добавляется «некая прибавка» так, что этот мир состоит из «данного человеку и созданного человеком» (здесь, конечно, имеется ввиду, созданное разумом).
Получается, что данность есть и в мире возможного и невозможного, только она скрыта от человека разумом. Эта мысль – большая заслуга Шестова, который показал, что данность не есть нечто отличное от мира возможного и невозможного, но уже в мире возможного и невозможного, если можно так сказать, дана. Хорошо известно, что были и другие предположения. Так, вспомним Канта. Ведь то, что у Канта можно считать образом данности – «вещь в себе» – недоступно человеку, он не может к ней подобраться. За такую позицию Шестов критиковал великого немца. Нет, данность есть и в этом мире, но мы на нее не обращаем внимания, так как разум к «данному человеку» добавил «созданное». В этой-то «прибавке» к данности и состоит все дело. Мы не должны еще здесь говорить об этой прибавке подробно, но нам необходимо, чтобы двигаться дальше кое-что о ней узнать.
Данность есть и в мире возможного и невозможного, а значит добраться до данности можно и из мира возможного и невозможного. Все что для этого нужно, убрать мешающую увидеть данность прибавку. Что же это? И здесь, в ответе на этот вопрос, Шестов так же сказал нечто очень важное. Прибавкой, превращающей данность в мир возможного и невозможного, являются основания. В мире возможного и невозможного есть основания.
Вернемся к тезису третьему. Там сказано: данность, основания имеющая, возможна, данность, оснований не имеющая, невозможна. Нам еще предстоит вести разговор об основаниях, но пока нам хватит и этого. В данности разум находит основания, делая тем самым данность миром возможного и невозможного. Вот как пишет об этом сам Шестов: разуму «с одной стороны, нужно разбить внешний мир на части, чтобы овладеть им, с другой стороны, тоже нужно эти части возможно прочнее связать, чтобы не было непредвиденностей или чтоб было поменьше непредвиденностей». Из всего этого мы должны сделать вывод: чтобы представить, что такое данность, нам нужно из мира возможного и невозможного «вычесть» основания, то есть сначала разбить цепи оснований, а затем в разрушенных частях мира возможного и невозможного отыскать данность. И то, что мы отыщем, будет данностью, тем, что открывается человеку, когда человек открывает себя, как человека.
Почему это так? Потому что мир возможного и невозможного это искажение первоначального отношения человека к данности. Разум встал между человеком и данностью, при помощи оснований исказив данность. Но отстранение разума означает, что человек возвращается к первоначальному отношению к данности, где нет ничего, что было бы между ними посредником, что могло бы исказить данность. Поэтому-то не только данность открывается человеку, который открывает себя как человека, но и само открытие человеком самого себя как человека может быть только открытием себя как открывающего данность. В другом месте (во второй статье «Основной образ…») мы пишем, что данность это то, что открывается человеку, который открывает себя как человека, открывающего данность.
