– Спасибо большое. «Пшеничная» лучше, – твердо заявил я, вероятно затронув чувства кого-то из присутствующих. – Отец попросил взять. Вот деньги, – я взял деньги из тарелки и тут же положил обратно.
Дабы не выглядеть глупо, я уверенно подметил, что к водке непременно полагается хорошая закуска, и велел отрезать варёной колбасы.
– Опа-на! – раздалось из дальнего угла, и худощавый, сильно загорелый мужик подошёл ко мне сзади. – Угощаешь, братан? – нагловато спросил мужик, схватив меня за плечо.
Я не мог отдать водку своего отца. Это было бы просто некрасиво.
– Извините, я не могу. Отец просил не открывать.
В этот момент на стойку была поставлена бутылка водки и обёрнутый плотной бумагой кусок колбасы. Буфетчица вытерла нож фартуком и положила мои деньги в чёрный кассовый аппарат. Я потянулся к сдаче, которую мне совсем не хотелось считать, как учила меня мама. Мужичок блеснул синими глазами и взялся за мою бутылку, поднимая над головой, как кубок чемпионов по футболу.
– А! Гуляем, Мишаня! – воскликнул поджарый.
– На место поставил! – грозно рявкнула на него буфетчица и хлопнула по столу.
Бутылка медленно опустилась на стол. Ко мне подошёл тот самый Мишаня. Футболка, слегка уступающая размерами моему пододеяльнику, не могла покрыть весь его живот. Волосатый шар просился наружу, угрожающе поглядывая на трезвый мир прищуренным глазом.
– А где батя-то живёт? – спросило тело.
Называть настоящий адрес мне явно не стоило, и я сказал, что мы «живём неблизко».
– На Луне что ль живете? – басом напирал пузатый тип.
Буфетчица снова вступилась за меня, отгоняя коршунов, а затем сама спросила:
– Как отца зовут?
Молчать было нельзя. Она была на моей стороне, и я должен был что-то ответить.
– Вы его не знаете, наверное. Он к вам нечасто ходит, а сегодня вообще не смог.
– Приболел? – разбивая семена зубами поинтересовалась она.
– Да. Он всегда хорошо одет, в костюме сером и чёрных ботинках. Он большой такой, высокий, но волос нету почти, – подсознание моё воспроизвело портрет нашего обидчика.
Пусть теперь они его боятся. Худой отпустил мое плечо:
– Гена что ли? Из тридцать второго дома?
Я хотел сказать «нет», но тут он срезал меня на вдохе:
– Мишаня. Я кажется знаю, кто у нас тут большой любитель варёной колбаски.
– Заболел, говоришь? – сказал пузатый. – Кажется, я знаю, чем он заболел. Головонька наверное болит, да? А за беленькой сыночка послал, чтобы в одно лицо полечиться…
Тощий кивнул, и мерзкая улыбочка собрала на его лице десяток складок.
– Надо навестить больного! – добавил толстяк, и они буквально под руки вывели меня с водкой в руках на улицу.
Костяна на дереве не было. Я ещё покрутил головой пару раз, пока мы не свернули во двор. Шёл я послушно, ведь повода для беспокойства не было. Эти двое были веселы, возбужденно стреляли в воздух холостыми шутками, готовясь к встрече с собутыльником. Я же представлял для них третью ценность после водки и колбасы. Во всяком случае, так я себя успокаивал.
Через пару дворов показался тридцать второй. Обернувшись в очередной раз, я не увидел ни Костяна, ни других. Все трое пропали. Прогулочно-выходной походкой двигалась наша шумная компания. Лапоть, Соломинка и Пузырь. С каждым шагом мне становилось всё страшнее. Я крутил в голове мысли об исходе. А что, если папа не узнает во мне сына?
Я подозревал, что процесс опознания станет моим провалом.
