Здравствуй, это ты - страница 19

темными очками с зеркальными стеклами ― Екатерина побежала к автобусу, который стоял у порога общежития. Возле него нервно топтался Перлухин. «Ну вот, чего было сидеть до утра? Я же говорил, завтра ехать», ― ворчал он, ни к кому не обращаясь. Сил пререкаться с ним не было. Не выспавшаяся, тяжелая от вчерашнего голова слегка кружилась. Пообещав коллеге занять место, Екатерина Андреевна вошла в автобус. Он был уже наполовину заполнен, и у каждого из окон сидели экскупсанты. «Оригинально, ― подумала она, ― сборище эгоистов». Так как свободных парных мест не было, решительно прошла и села рядом с бородачом. «Здравствуйте, почему вчера не пришли?» ― поинтересовалась она, но, получив равнодушный ответ: «Устали, спать легли», ― замолчала.

Студентки их группы явились одновременно с киевскими кавалерами. Последним в автобус вошел сердитый Перлухин, на лице которого отчетливо было написано неудовольствие: «Она расселась, а я студентов собирай!».

― Садитесь, Леонид Сергеевич, впереди, я вам место заняла, ― предложила коллега, кивая на место за водителем, ― Других не было.

Разговор с соседом не клеился. На все её попытки завязать разговор, он отвечал коротко и односложно. Пятнадцать лет педагогического стажа подсказывали, что надо прекратить беседу, если она не интересна собеседнику, или сменить тему, но сил для поиска нужной темы не было, а глаза закрывались сами собой. Проснулась она, когда автобус уже петлял по извилистым дорогам предгорий Судет. В автобусе было тихо, большая часть туристов спала. Не до сна было только её студентке Ане и будущему технологу Вадику, которые непрерывно целовались, сидя на заднем сидении под охраной Вадикова дружка Юрки. Он тоже не скучал, а чинно держал за руку другую Катину студентку – тихоню Леночку. Бодрствовал и выспавшийся ночью бородатый сосед. Он всё так же любовался пролетающими за окнами пейзажами.

― Проснулись? ― услыхала Катя вполне заинтересованный вопрос. ― Это хорошо, ― резюмировал сосед, но она не приняла его дружелюбный посыл и, чтобы доказать свое равнодушие к его персоне, спросила:

― Извините, я к своему стыду забыла, как вас зовут?

― Сергачев Алексей Иванович, ― представился он с едва заметной улыбкой. ― Вам записать?

― Нет, не надо. Постараюсь запомнить, а меня…

― Я помню, пани Катарина, ― перебил он ее уже почти весело, и беседа, не клеившаяся в начале пути, полилась сама собой.

Говорили о Польше, о Вроцлаве, о развлекательной практике, о студентах, обо всем том, что занимало их в последние дни. Болталось легко. Это не вечные пикировки с Перлухиным, который сейчас сидел впереди и, время от времени поворачиваясь, как бы отслеживая порядок в автобусе, бросал на неё укоризненные взгляды.

― Похоже, ваш коллега ревнует? ― спросил Сергачев.

― Ну что вы? Зачем ему меня ревновать? Мы никогда раньше не общались, к тому же у него любимая жена есть.

При упоминании о жене Перлухина Екатерина Андреевна улыбнулась, вспомнив, как накануне помогала коллеге искать подарки супруге. Он ходил по городу, сжимая в руке свиток со списком желательных покупок. На вопрос, почему список написан в свитке, а не на сложенной бумажке, прилежный муж ответил, что в скрученном виде он не так пугает, как развернутый во всю длину листа. Открутил немного, посмотрел, купил и можно разворачивать дальше.

― А для вас в этом списке что-нибудь есть? ― поинтересовалась Екатерина Андреевна.