Зеленград - страница 6

– Они подумали! Да вы идиоты! Это ж реликвия, несмотря на то, что блестит. Какой это год? Девяносто восьмой?

– Обижаешь! Это девяносто девятый, – вступился Валик. – Ничего ты не понимаешь, Бонь. Такая вещь не каждый день попадается. Это же статус! Это классика.

– Ну придурки, и не посоветовались…

Я обошел наш новый гелик кругом, заглянул в салон. Сел на заднее сиденье и почувствовал несравнимый дух крутых пацанов, в течение двадцати лет разъезжавших на нем. По большому счету, Валик был прав. Этот гелик – статусная классика. Он был совершенен и прекрасен, как утренняя заря. И еще он принадлежал нам.

По случаю возвращения из больницы мои друзья закатили грандиозную пьянку. Вечером на наше СТО набился почти весь район Д. Подкатили самые лучшие, самые веселые девчонки. Мамонт притащил откуда-то ящик водки. Изрядно приняв на грудь, он по десятому кругу рассказывал историю заполучения гелика. Челочка растрепалась, жилетка расстегнулась – Мамонт был в ударе. Он приседал на тонких ногах, как на пружинках, поигрывая выкидухой, и через слово повторял: «Валик ломался, как баба, а я ему говорю, давай, Валик, давай…». Я, конечно, понимал, что как баба Валик ломаться не мог по определению, но не тормозил Мамонта, потому что история на глазах превращалась в легенду. Все ржали, как сумасшедшие. Потом пустили сигаретку по кругу, и начали травить бесконечные байки из жизни нашего городка, понятной и близкой всем нам. Смеялись так, что стены СТО ходили ходуном. Под конец устроили дикие пляски, и к утру на ногах не осталось никого. Мне тоже было весело, и я вроде как был вместе со всеми, но что-то во мне неумолимо изменилось. Олька и Настя весь вечер не могли понять, что со мной такое, и в итоге обиделись не на шутку.

На продавленном диване и в салонах подопечных машин еще обнимались запоздавшие парочки, когда я вышел на улицу покурить. Голова уже не болела, несмотря на пренебрежение к рекомендациям небритого доктора. Воздух звенел от предчувствия лета. Через луг, который начинался сразу за заправкой на другой стороне шоссе, разрасталась нежно-розовая полоса майского рассвета. Небо над Смелой было такое чистое и нетронутое, что казалось, в этом городе, да и на всей земле не может происходить ничего плохого.

Сзади подошел Валик. Он постоял рядом со мной, глубоко затягиваясь, потом выбросил бычок в мусорный бак, и спросил:

– Ты уверен, что хочешь ехать?

– Я – да.

– Лучше подумай, мало ли, чего там…

– Что ты переживаешь? Может быть, через день вернусь.

– А если это все же подстава?

– На этот случай у меня есть ты. И вот еще он.

Я кивнул в сторону распахнутых ворот, где в недрах СТО дрых Мамонт. Массивная блондинка с Загребли надежно держала его в своих объятьях.

– Не факт, что мне будет интересно вытаскивать тебя из какой-нибудь жопы, – фыркнул Валик, – и ему, кстати, тоже. Ты же кидаешь нас, как последних лохов.

– Да не кидаю я вас, – улыбнулся я, крепко обнимая его за плечи, – вы же мои братья! Вы все, что у меня есть, как я могу вас кинуть?

Он посмотрел на меня так, как умел смотреть один Валик, сбросил руку и ушел в здание.

Днем я позвонил по телефону, указанному на визитке. Там мне сухо сообщили, что в курсе проблемы и ждут меня в понедельник по такому-то адресу.

Три последующих дня до моего отъезда мы гоняли по Смеле на нашем новом гелике. Это было какое-то сплошное «Однажды в Америке», «Однажды в Голливуде» и однажды черт знает где, но только гораздо лучше, потому что происходило с нами, здесь и сейчас. Наверное, все дело в том, что начался май, и я чудом избежал смерти под колесами президентского кортежа. Мы пили бесконечный кофе в кофейнях баптистов, переезжая с места на место, встречались с пацанами, встречались с девчонками, разговаривали за жизнь, и даже ели мороженное у фонтана, как когда-то в детстве. Зачем-то отфутболили два жирных заказа, почти не работали и совсем не расставались. Две ночи провели втроем на СТО. Мамка переживала, предчувствуя недоброе, но она всегда за меня переживала. Ей я пока что сказал, что еду в столицу за запчастями и задержусь на несколько дней.