Утром собрались на полигон. Я еще не привыкла к тактическим брюкам, поэтому оделась как наделось – куда-то закатала брючины, подумала, выпустила над резиновыми полуботинками. Все берцы в доме оказались безнадежно велики.
День пасмурный, промозглый. Я не успеваю привыкнуть к тому, что погода здесь как ветреная красавица: день как апрель, а другой – как ноябрь.
О том, что на дворе зима, напоминает только календарь. Парней жду на улице. Воздух такой, что его хочется резать ножом и намазывать на теплый хлеб.
Выходят.
Грин скептически смотрит на меня.
– Что ты там наворотила со штанами?
– Ничего. Надела и пошла.
– Чучундра. Они застегиваются вокруг ботинок.
– Это не ботинки.
– Затяни, говорю.
На этих словах, видимо разочаровавшись в моих умственных способностях, он садится и затягивает мои брюки вокруг голенищ. Становится теплее и как-то удобнее.
– Постарайся сегодня никого не пристрелить.
Надуваюсь, как жаба, и пакуюсь в машину.
На полигоне людно. Копают. Наш друг, командир, ходит от одного окопа к другому и терпеливо каждому объясняет, почему его уже убили.
– Ты что тут накопал? Кроту пентхаус?
– Командир, лопатка тупая.
– Лопатке можно. А тебе, если жить хочешь, нет.
Кавказ уходит проверять стрелков. Грин достает гранаты, выкладывает на пустой оружейный ящик и не без шика закуривает кубинскую сигару. Эта картина еще долго будет в моей памяти: мили когда-то зеленого поля, уходящие за горизонт, два патрульных «аллигатора», летящие на предельно низкой высоте, и огромный безумно красивый мужик в камуфляже с сигарой в зубах и автоматом в руке. Картина настолько не вяжется с моей памятью, где вот мы все вместе огромной компанией летом пьем кофе в «Причале», вот осень, випка «Каро», «Фантастические твари и места их обитания», вот мы с Валом гогочем в «Объекте», рассматривая кривую моих «попаданий». Вот я прилетела из Тая, и Грин с моим пуховиком идет по ночному Шарику в кашемировом пальто и голубых «ливайсах». Память выдает какой-то причудливый набор кадров из прошлой жизни, к которой уже никогда не будет возврата. Неважно, победим мы завтра или через тысячу лет. Мы уже другие и еще сто тысяч раз изменимся, потеряв в себе немного юности и добавив зарубок на тонкую кожицу у самой сердечной мышцы. Просто парни начали лет 20 назад, а я – два месяца.
– Пошли. – Грин выпускает кольцо дыма, протягивает мне учебный АК. – Тут полно неразрывов, идешь след в след.
– Угу, – говорю я, что-то замечаю в траве и иду туда, как сорока на блеск латуни.
– Лена!!! – Где-то перестала жевать местная корова и замерли все бойцы на линии отстрела.
Выскакиваю из травы и пристраиваюсь по следам.
Следующие два часа разряжаем магазины. Плечо каменное, дофамин на верхней границе нормы. Холостые патроны ничем не отличаются от обычных.
– А теперь граната. Сейчас я тебе скажу, что будем делать. Значит, смотри…
И еще минут 15 я бросаю камни в окоп за насыпь. Будучи уверенным, что не попасть туда может только очень тупоголовый человек с руками из задницы, Грин наконец-то дает мне муляж. Но что это муляж, я тогда еще не знаю. Пока дергаю чеку, подступает паника.
«…а вдруг бракованная? Руки оторвет…» – думаю я, мурыжа неподдающиеся усики.
