Город Саньципу лежал в развалинах. Еще недавно казавшиеся неприступными, толстые, высотой в десять человеческих ростов стены с бойницами превратились в холмы желтой глины. Порывы ветра гуляли по пепелищам сожженных фанз, вздымая в воздух облака черной сажи, развевая гарь и вонь разлагавшихся трупов. Городскую мечеть теперь продолжали рушить сами оставшиеся в живых дунганские жители города. Такова была злая воля победителей. Дрожащими от слабости и холода руками они молча, со слезами на глазах, крушили свою святыню. Вокруг, цепью, лениво опираясь на свои пики, выстроились маньчжурские солдаты, время от времени своими громкими окриками подстегивая работу. Завидев приближающуюся кавалькаду конных офицеров во главе с самим генералом Мао, они выпрямились, а по ее приближении дружно склонились в низком поклоне. Генерал находился в невеселой задумчивости, а вот его свита была явно в хорошем настроении. Они громко о чем-то говорили, затем дружно рассмеялись. Их внезапный, веселый смех прорезал тяжелый воздух, заставив несчастных дунган резко вздрогнуть, еще сильнее съежиться и ниже пригнуться.
Генералу нравилось проезжать по покоренным им городам. Жалкий вид вчерашних врагов, стертые с лица земли жилища, порушенные святилища, стаи кричащих воронов, вечных спутников войны, пожирающих останки трупов, все это заставляло ликовать его сердце, наполняло новой силой кровь в его жилах. Но в этот раз его радость оказалась неполной, подпорченной, словно в любимое, ароматное вино из плодов личи плеснули болотной воды. Гибель последних боевых друзей-соратников, прорыв из окружения Зеленого вихря, бегство Лотара свинцовой тяжестью давили на его сердце. А все горести, словно толстой гранитной плитой накрывал ужасный факт того, что никаких тайных сокровищ дунганского шейха Ма Вэйдуна так и не нашли. И потому солдаты, не получив вожделенного вознаграждения, занимались сейчас поголовным мародерством, а командиры с трудом управляли ими.
Свою ставку генерал Мао Хунлинь разбил вблизи Саньципу на территории Большой мечети. Тяжелые бои обошли ее стороной. Ни один снаряд не разорвался в ее пределах. Выстроенная в виде традиционного китайского павильона в глубине обширного двора мечеть казалась огромной цветной шкатулкой, украшенной по углам луковками с золотыми полумесяцами. Она словно парила над тяжелыми каменными плитами, расстилающимися перед нею. Вблизи сооружение поражало не столько мощью черных резных столбов, поддерживающих гигантские красно-зеленые балки и изогнутую, взмывающую в небо кровлю с синей глазурованной черепицей, сколь тончайшей арабской вязью, своим таинственным и зачаровывающим орнаментом, покрывавшим снизу доверху стены духовного храма.
Кроме мечети здесь существовало несколько медресе. Когда в одних только начинали учить премудростям исламского учения, то из других уже выходили готовые для практики ахуны. Учеников когда-то было столь много, что в их помещениях теперь легко разместилось несколько тысяч «хунаньских удальцов», боевой элиты армии Мао.
Сам генерал Мао обосновался в покоях шейха Ма Вэйдуна. Ему сразу бросилась в глаза аскетичность, в которой жил шейх. Простая мебель, на чистых, белых стенах изречения из Корана, вместо кровати обычный деревянный кан*. «И его называли самым богатым и могущественным дунганом. Странно..» – отметил он про себя и приказал сменить всё на привычные удобства и интерьер…
