– А вы?
– Увы. И давно нет. Без этого пусто, а с этим уже и гадко мне. Давно. Я никогда не жалела, что живу одна. Я люблю одиночество. Люблю думать, разбирать древности, хранить их, любоваться на свои камни и коллекции, да мало ли в жизни дел?
– В древности, как вы думаете, тоже было всё пошло-низменно?
– А как ещё? Всегда только так. Нам дано печальное животное и не отменяемое наследие предков. Любовь полов. Война полов. Только такие как Рита, жена твоего отца после смерти твоей мамы, и способны царствовать над мужчинами, потому что у них ледяное сердце, впихнутое в похотливое тело. А те, кто искренен, доверчив и привязчив – никогда. Это слабость. Её используют и всё. Не уважают, не ценят никогда тех, кто им вверяет себя. Нельзя падать ниц. Ни перед кем. Твой муж любит тебя?
– Да. Ценит и не обижает даже словом. Он добрый, умный, хотя и трогательный человек. Он известный учёный в своем узком секторе, важном, но, скажем так, мало престижном. Не статусном. Пищевое производство.
– Так тебе и повезло. Чего ещё? Рожай ему, будь матерью.
– Я хочу родить от Рудольфа, – упрямо сказала Ксения.
– А он? Рудольф? Что? Не хочет тебе дать ребенка? Жалко ему что ли?
– Я ещё с ним не встретилась.
– Говорила же, что встретила?
Ксению начинала выводить из себя бестолковость его матери. Но так было и раньше. – Он же был не один.
– Ну и что? Когда он был и один? Думаешь, он был тебе верен? Да никогда. Но любил он только тебя. Бестолковый тип, – сказала она, подтверждая словно мнение Ксении о себе самой. В кого и быть бестолковому сыну как не в мать? – Жениться на тебе хотел. Дураки вы. И он и ты. Чего вы с ним всё дрались? То он с царапиной, то ты с синяком. Майн Гот! Ну и сошлись же двое ненормальных! Когда он прибудет, сказать ему о тебе? Оставь свой контакт.
– Не надо, – сказала Ксения, – не станет он меня искать. Я не нужна ему. Прощайте. – И она ушла.
Она брела по белой, волшебной лунной дороге, – ночь сияла торжеством полнолуния. И за Ксенией брела её тень, как и её неотвязная тоска. И Ксения плакала, радуясь, что никто не видит её позорных слёз, дрянных слёз – слёз её поражения по жизни. И только женщина среди нелепых, ажурной арабской вязью зачем-то изукрашенных колонн, поняла её, обладая природным даром проникать в слабые места людей, но никого не жалея. Ксения хотела лишь одного, вытолкнуть всё из себя и забыть, и этот городишко и эту маму, и её гнусного сыночка, рождённого мужененавистницей ей на горе, сожравшего её сердце, как гнусный жрец древних ацтеков на вершине пирамиды, построенной неизвестно кем и неизвестно для чего.
Земное пробуждение
На вершине пирамиды, построенной неизвестно кем и неизвестно для чего, но ставшей её любовной обителью, набухал золотой сгусток Ихэ-Олы, после чего тёплым потоком он пролился в её постель, беспрепятственно проникая сквозь структуру прозрачного материала, из чего и была сооружена крыша. Нэя открыла глаза и не сразу поняла, что она не в том месте, которое ей вдруг представилось настолько отчётливо. Никакого золотого света Ихэ-Олы нет, как и самой пирамидальной прозрачной надстройки – спальни. И не сиреневые стены кристалла «Мечта» окружали её. И не те белые шершавые стены с глубокими узкими нишами зелёных окон в них, какие были в её печальном пристанище для одинокой души в последние два года жизни на Паралее. Потому что она вовсе не на Паралее.
