– Ты закончила? Можно к тебе? Ребята играют в шахматы, а мне стало скучно, – и он лёг рядом.
– Да, главное, чтобы Аквар или Хозяин тебя не заметили. Разве сегодня нам можно есть это? – я показала на банку.
– Нет, но сегодня у меня триста шестьдесят первый день после явления, сегодня мне шестнадцать, думаю, что меня простят, – он протянул банку мне.
– Как думаешь, наши семьи гордились бы нами? Ведь они пожертвовали жизнью, чтобы мы могли построить Новый мир, – я взяла кусочек из банки и продолжала глядеть в потолок.
– Думаю, что они были счастливы отдать нас в общину. От Старого мира ничего не осталось, только мы и наша вера в будущее, – сказал Пис и задумался.
Мы лежали на полу, подростки, выросшие в этом подземном мире. Между нами стояла банка с тушёными фруктами – одно из немногих лакомств, которое могли позволить себе, ведь фрукты разрешалось есть только раз в неделю. Мы почти не разговаривали.
Наша жизнь в бункере была монотонной, наполненной ежедневными рутинными задачами: поддержание системы жизнеобеспечения, выращивание съедобных растений в искусственной теплице, проверка запасов, уборка. Но сегодня было что-то другое. Возможно, это был неожиданный запах фруктов, может, просто настроение. Или, может, это была наша общая уязвимость, неизбежность существования.
Пис тихо протянул мне ложку с фруктами. Я взяла её, и наши пальцы ненадолго соприкоснулись. В этом коротком касании было больше эмоций, чем во всей прежней жизни здесь.
Пис наклонился, и наши губы встретились. Это был не страстный, не бурный поцелуй, а нежное, почти робкое прикосновение. Это был поцелуй с привкусом сладких консервированных фруктов и металлическим послевкусием бункерного воздуха. Он был лишён романтики, о которой мы читали в нашей любимой книге, но наполненный глубокой близостью и неповторимой значимостью. Поцелуй, который символизировал нашу жизнь в этом мрачном месте – надежду и взаимную поддержку. Поцелуй, который сказал больше, чем любые слова.
Интимную атмосферу нарушил плачь близнецов Либы за дверью. Я резко встала, отдала ложку Пису, попросила закрыть за собой дверь и направилась к ним, будто ничего не произошло. Но мне было безумно приятно ощущать то тепло, которое он мне подарил, хоть это больше и не повторялось.
В комнате Либы было шумно и мрачно. Близнецы подрались из-за банки консервированных фруктов. Из самого мрачного было её лицо. Лин уже успокаивала одного из близнецов, я взяла второго. Это были десятилетние девчушки, которые, как и мы, выросли без солнечного света.
Пока я обнимала плачущего ребёнка, не могла отвести глаз от Либы. Она сидела за столом из переработанного металла, лицо бледное, в глазах – усталость, замаскированная под сосредоточенность. Вокруг бетонные стены бункера, усыпанные сложенными в аккуратные стопки чертежами, записками и расчётами.
Честно говоря, я редко видела их с Акваром вместе. Он постоянно возился с мальчишками, даже когда Либа родила двойню, двух прекрасных девочек. Мы назвали их Близнец №1 и Близнец №2. Забота о них была на мне и Лин. Отношения у этой пары были довольно странные, даже для нашей общины. Она носит простую, практичную одежду, волосы забраны в строгий пучок. На руках – следы ожогов, заживших, но не забытых.
Он же всегда гладко выбрит, с чистой, опрятной головой и идеальной кожей. Она помогает ему, выполняет роль не только жены, но и ассистента, лаборанта, хранительницы его безумных идей и тайн. А тайн у их было очень много.
