Его вычурная манера излишне четко выговаривать слова и то, как он строил предложения показались Мари старомодными. Да и одежда собеседника выглядела далеко не современной. Поэтому целлофановый пакетик смотрелся в его руках как-то неуместно и странно.
– А я Мари. – ответила она, проворно выбравшись на карниз. – Подожди, я сейчас к тебе спущусь.
Дэвид кивнул, немного отошел в сторону и присел на кованую скамью, заплетенную вьющимся темно-серым растением. Вчера, в сгущающейся тьме, Мари ее даже не заметила.
Спустившись на землю, она осторожно подошла к сидящему и остановилась в нескольких шагах напротив. Сесть рядом она пока не сочла слишком уж разумной идеей. Заметив, что она не собирается садиться, Дэвид тут же поспешно вскочил, чтобы не сидеть в присутствии стоящей рядом леди.
«Странный он, все же. – отметила про себя Мари. – Никогда не встречала человека с настолько хорошими манерами»
Пакетик со сладостями остался лежать на скамье.
– А что случилось с твоей головой, Дэвид? – участливо спросила она. – У тебя кровь идет…
В ответ на это, он растерянно прикоснулся пальцами ко лбу и печально улыбнулся.
– Оно теперь так всегда… – как-то непонятно объяснил он. – Прошу простить меня за это…
– Да ничего. Просто подумала, что тебе больно. – извиняющимся тоном пробормотала она. – Выглядит так, будто рана совсем свежая. Кровь все еще сочится.
– Могу я попросить вас кое о чем, Мари? – невозмутимо спросил он.
Она с готовностью кивнула. Дэвид казался на редкость приятным парнем. Несмотря на то, что с ним, как и с окружающим миром, явно что-то не так, ей все же захотелось хоть чем-то ему помочь.
– Не могли бы вы поесть со мной, Мари? – он поспешно поднял со скамейки пакетик и по-детски открыто протянул его ей. – Это, конечно, весьма скромная трапеза, но со мной уже так давно никто не ел. Честно говоря, от этого бывает невероятно одиноко.
Он выглядел сконфуженным от своей просьбы и расстроенным одновременно. Мари участливо заглянула в протянутый пакет. Там действительно оказались конфеты в цветных фантиках и печенье, но фантики оказались заметно потертыми, а печенье, так и вовсе, тронуто плесенью. Глядя на это, она также заметила, что рука Дэвида, в которой он держит пакет, заметно дрожит и выглядит слишком уж белой, точно принадлежит мраморной статуе.
Внезапно Мари почувствовала волну леденящего страха, смешанного с душащим состраданием, поскольку осознала, что Дэвид давно мертв, а эти конфеты и печенье ему когда-то принесли на могилу родственники. Неожиданная и страшная догадка повергла ее в состояние шока, а на глазах невольно выступили слезы. Стараясь подавить озноб, она бережно достала из протянутого пакета пару конфет и одну печеньку и попыталась максимально ласково, при этом, Дэвиду улыбнуться.
– Спасибо тебе. – сказала она тихо, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. – Мне кажется, что ты хороший парень, Дэвид. И я правда надеюсь, что ты найдешь своего друга. Прости, пожалуйста, что ночью я не впустила тебя в дом…
Он с откровенной благодарностью улыбнулся, тоже достал из пакета печенье и начал, беззвучно расплакавшись, его есть. Собравшись с духом, Мари взяла его за руку и потянула к скамье, приглашая сесть и присаживаясь рядом. Рука, как и следовало ожидать, была очень холодной и словно восковой на ощупь. Стараясь не думать об этом, Мари развернула конфету и упрямо откусила. Она была засохшей, но Мари продолжила жевать, превозмогая ощущение легкой тошноты. Просто ее эмпатия к Дэвиду была гораздо сильнее, чем чувство страха и естественного отторжения организма. Она никогда раньше особо не задумывалась над тем, что ждет людей после смерти. Однако сейчас всем сердцем почувствовала, как важно для Дэвида то, что кто-то просто сидит тут и ест с ним, поминая его таким образом. Ведь разделяя с ним эту незатейливую трапезу, она позволяла ему почувствовать себя живым, как раньше.
