Желанная пристань - страница 10

Ну что тут скажешь, если уж такого чудесного исцеления – недостаточно для того, чтобы уверовать в Бога! Я, конечно, ее не осуждаю, сама ведь тоже хоть и верующая, а столько лет в церковь, считай, и не ходила.

Дай-то Бог моей подруге и душу исцелить!

Эту историю я услышала от своей мамы ещё в далеком детстве. Столько лет прошло – вот и имена тех людей напрочь выветрились из памяти. Столько других – и гораздо страшнее! – историй узнала, да и самой столько всего пережить довелось…

Кажется, что мне до этого давнего происшествия на зимней дороге, у моего села? Но нет-нет, да и вспомнится, обжигая душу леденящей жутью.

День угас – догорел в последних лучах скупого солнца, до утра схоронился в пуховиках-сугробах.

«Ой, припозднились в дорогу, – подумала Наталья, бережно прижимая заснувшего на морозе сынишку. – Выехать бы пораньше – аль уж заночевать у кума…»

Да нет, нельзя было оставаться на ночь – и так вся извелась, пока муж с кумом не спеша вели свои степенные мужицкие разговоры под чарочку горькой да хрусткий огурчик… Им-то что – хоть всю ночь напролет просидели бы – и не так уж запьянели бы, а душу бы всласть потешили уважительной беседой.

А у нее, как заноза в сердце: что там с маманей? Уезжали – кашляла, нехорошо так, надрывно. Не жаловалась, а Наталья заметила – колотит маманю озноб.

Говорила Петру: «Давай не поедем, как маманя одна такая больная с хозяйством управится?» И слушать не захотел. Обещались – значит, надо ехать. Кум ждет. А маманя уж как-нибудь переможется. На ногах, слава Богу, держится. Да и не на век, чай, едем – посидим часок-другой, а там и вернемся.

– Ну тогда Ванюшку с собой возьмем, – решительно сказала Наталья. – Корова, ежели чё, потерпит до нашего приезда, а малого так оставлять нельзя.

Пётр не стал спорить. Твое дело, бабье, – тебе же с ним нянькаться…

Дорога от Майорки до Сакмары неблизкая. Еще днём-то ехать по накатанному санному пути – гожечко: хоть и голая степь кругом, а всё равно глазу есть на чем остановиться. Там вон – лесок небольшой, деревья – как в сказке, не налюбуешься. Там вдалеке – гора за горой хороводятся, Рублёва, Виселичная да Палатная (сказывают, на одной Емеля буйны головы рубил, на другой – самих пугачевцев вешали, на третьей будто бы он ставил себе высокие палаты…).

А снегу-то, снегу, что понасыпало на поля – благодать! Не то – ночью. Вроде и тепло укутались в овчинные тулупы, а мороз так и пробирает… Или это непонятно откуда взявшийся тёмный страх цепляет за сердце?

Далеко-далеко утонули в снегу дома казачьей Сакмарской станицы, и хоть в окнах теплится свет сальных свечей да лучинок, а не ближний свет, отсюда не видать ни огонечка. Ну да скоро дорога обогнет Водяной овраг, и село откроется как на ладони. Вон уж слышен разноголосый лай собак – далече разносится всякий звук в морозной тиши.

Лошадь вдруг всхрапнула, метнулась в сторону, чуть не опрокинув сани, потом – в другую…

Легко и неслышно, как темные тени, летели по снегу – как раз из того лесочка за Водяным оврагом – волки. Бежали плавно, размеренно, вытянувшись цепочкой, след в след. Наперерез саням.

Пётр увидел волков одновременно с Натальей. Вмиг протрезвел, вскочил на ноги – и давай хлестать вожжами кобылу: выноси, родимая!.. И видел в тоскливом замирании сердца – не уйти! Догоняют. Наталья расширенными глазами следила за приближающейся стаей. Господи, ведь недалеко уж осталось – ну чуть-чуть бы побыстрее проскочить, а в село, глядишь, волки и не посмели бы сунуться.