– Это ты из–за Ксюши все еще злишься, да? – заискивающе. – Ну извини, если тебе показалось, что я груба с ней. Я воспитываю ее как могу, как умею. Ну, может быть, где-то чуть-чуть перегнула. Я постараюсь найти к ней подход. А хочешь, я отменю все в воскресенье? Проведем выходные втроем. В парк сходим, на каруселях покатаемся. Еще в кино можно на детский мультфильм, кафе… О, я придумала! Никита, помнишь, ты говорил об отпуске? Предлагаю съездить на море. Ксюшеньке морской воздух только на пользу будет и сами отдохнем от города. Хочешь, я сама подыщу путевки?
Жена, говоря последнее уже с волнительным придыханием, ластится ко мне как кошка, трется бедрами и грудью.
Я сытый!
Но она знает как меня завести снова, даже если я устал или как сейчас – тупо не хочу.
– Я так люблю, когда ты сердишься, – сползает по мне вниз. – Меня это так возбуждает…
Пряжка ремня бренчит. Перехватываю ее пальцы, встречаюсь с ее поплывшим взглядом. Облизывает губы.
– Ладно, – разжимаю пальцы, позволяя ей продолжить начатое, – подбирай нам путевки, поедем на море.
12. 11. Кристина. Злючка
11. Кристина. Злючка
Не удается стереть из головы картинки, в которых представляю Островского в кругу семьи. Какой он дома? Любит жену, дочь? Улыбается им, шутит, целует? Рассказывает как ловко раскрутил очередное дело? Им гордятся? Наверняка гордятся. Я бы тоже гордилась таким мужчиной.
Мне жаль его жену. Никиту невозможно не любить, а он…
Такой нежный был сегодня со мной. Со мной, а не с ней!
Любимым не изменяют с первой встречной.
Что в первую нашу встречу, что сегодня, я его жену между нами не чувствовала. Никита как будто один. И создан именно для меня, а я для него. И я даже корю себя за связь с Калининым – ненужное звено в моей жизни. Не потому что у меня виды на Островского и я планирую разрушить его семью, боже упаси. Третьей и последующих встреч у нас точно не будет. А потому что зря потратила себя, свое время, чувства на недостойного меня мужчину. Зачем? Ради места в клинике? Не стоило.
В подъезде ярко пахнет мужским парфюмом. Запах знакомый. Так пахнет в кабинете у завклиникой. Раздражает. Вытеснит сейчас из моих легких запах Островского и ничего у меня больше от него не останется.
На свой четвертый этаж поднимаюсь пешком. Не тороплюсь. Оттягиваю тот момент, когда останусь одна в четырех стенах. В сумке бутылка вина, сыр и виноград – я же с работы уволилась, чем не праздник.
Впереди остается последний пролет. Сверху шорох какой–то раздается. Поднимаю глаза и застываю, опешив.
– Кристина…
И вид такой виноватый–виноватый, как у пса, что новый диван разодрал и сейчас готов отхватить от хозяев.
– Какие люди и без охраны, – жалить и колоть хочется больнее. Отчасти потому, что у самой на душе гадко. – Или вы с охраной? – возле перил задираю голову вверх, высматривая на лестнице кого–нибудь притаившегося. Внизу тоже никого. – А где Любочку спрятали? Или, не дай Бог, жена за углом караулит?
– Крис…
– Что вы здесь делаете, Анатолий Сергеевич? – вкладываю в голос максимально холода.
Ни разу здесь не появлялся.
Вид такой, будто на прогулку вышел – кроссовки, голубые джинсы, тонкий свитер в клетку, ветровка. Поводка с мелкой тявкающей шавкой не хватает. Я знаю, у его жены есть такая.
Медленно поднимаюсь по лестнице.
– Я к тебе. Нехорошо как–то расстались…
А сам сверху пристально в лицо мое вглядывается. Потекшую тушь я стерла еще перед супермаркетом, надеюсь, после прогулки уже не сильно заметно, что я плакала.
