Пока аль-Мамун был жив, он воздерживался от всякого рода враждебных действий и даже помогал ему в его борьбе с севильским эмиром Мотамидом*, но смерть его благодетеля освободила Альфонсо от какого-то ни было долга благодарности. Заключив наступательный союз с Ибн-Аммаром, министром Мотамида, король пошёл войной против эмира Иагии*,который к тому времени стал править Толедо. Альфонсо перешёл через горную цепь Гвадаррамы и с севера проник в бассейн Тахо. В течении трёх лет он довольствовался опустошением окрестностей города, сжигал хлеб на корню, срубал деревья, разрушал деревни и толпами уводил в плен крестьян. Соседние города, Мадрид и Гвадалахара, перешли в его руки. Эмир Иагия обратился с воззванием к властителям Бадахоса и Сарагосы. Альфонсо, в первый раз отбитый, в следующем году снова принялся систематически опустошать окрестности. Затем когда, по его мнению, наступил подходящий момент для последнего удара, он собрал многочисленную армию и обложил город. Осада продолжалась шесть месяцев. Наконец, изнурённые голодом жители запросили мира. Иагия предложил признать над собой его верховную власть, но Альфонсо заявил, что желает сам Толедо. Эмир удалился в Валенсию, оставив город во власти победителя.
Двадцать пятого мая 1085 года христиане вступили в древнюю столицу готских королей. Город, так хорошо защищённый своим местоположением, стал оплотом христианской Испании, впереди грозной твердыни Гвадаррамы. Он преграждал горные проходы, и под защитой этой двойной ограды кастильцы и леонцы стали безбоязненно населять разорённые земли в долине реки Тахо.
После захвата Толедо королём Альфонсо имущество и дома знатных мусульман оказались нетронутыми, и их потомки ещё долго владели роскошными имениями в квартале аль-Хизам, рядом с бывшим дворцом аль-Мамуна. Новый правитель поставил тогдашним жителям Толедо самые мягкие условия: гарантировал личную и имущественную неприкосновенность, равно как и свободу вероисповедания. Он даже поклялся не допустить обращения главной городской мечети в христианскую церковь. Однако этого обещания король не сдержал.
От ворот Баб Сакра они проехали мимо церкви Сантьяго дель Аррабаль и далее по прямой улице, через ворота Баб аш-Шамс и Баб аль-Муавья, двинулись на восток, к площади Сокодовер, бывшей главной рыночной площадью города. Минуя шумный базар, заполненный всевозможными лавками, фондуками и тавернами, они повернули в сторону крепости аль-Касар, величаво возвышающейся над городом.
Подъехав к дому Суньига, карета остановилась, один из сержантов спешился и с помощью висячего молоточка постучал в тяжёлые дубовые двери. Спустя минуту, одна из створок дверей отворилась, и на пороге появился чернокожий слуга. По всей видимости, он являлся африканским рабом, купленным на невольничьем рынке. На нём была длинная белая рубаха, доходящая до икр и подпоясанная верёвкой, и широкие штаны, стянутые у лодыжек. На ногах были сандалии, а на голове красовался белый мавританский тюрбан. Сержант поздоровался и приказал рабу немедленно известить хозяев дома о прибытии гостей. Юноша поклонился и моментально исчез за дверью.
Сержанты вместе с каретой остались на улице. В дом вошли лишь донна Мария, её сын Америго, дочь Марта и две прислужницы.
Ещё в самом начале пути, как только они покинули замок Берланга де Дуэро, Америго стали одолевать тревожные предчувствия, но что именно его беспокоило, он так и не мог понять. Он всегда волновался перед смотринами: ещё бы, ведь на одной из них легко могла решиться вся его дальнейшая судьба. Но в этот раз, кроме обычных волнений, было и что-то ещё. Ему до боли надоели скучные утомительные смотрины новых невест с навязчивым перечислением богатств их родителей и каждый раз заканчивающиеся неудачей по чьей-либо вине. И отправляясь в Толедо, он лишь хотел, чтобы этот раз был последним, и судьба даровала ему хорошую невесту, а впоследствии, может быть, и жену. Он неустанно перебирал в уме лица знакомых ему девушек, гадая, на кого могла бы быть похожа Кристина. И хотя его мысли и были заняты этим вполне приятным процессом, он никак не мог отделаться от какого-то смутного предчувствия, то и дело закрадывающегося в душу.
