Дэни засмеялся.
– Что? – не понял Рэдмонд.
– На этот вопрос только ты можешь ответить.
– Ах да, – сообразил старший планировщик и почесал подбородок. – Отменяем тогда. Говорим просто о величии.
Они подумали пять минут, поговорили. Дэни попытался что-то нарисовать.
– Я все-таки утверждаю, что величие – это своего рода стиль, – сказал Рэдмонд. – Что мы сюда можем внести?
– Я думаю, красоту, – ответил Дэни. – Красота всегда вызывает восхищение. В ней есть что-то великое.
– Отлично, – записал Рэдмонд. – Что еще?
– Счастье! Как же без него?!
– Так, счастье…
– Не знаю, входит ли сюда сам человек…
– Человек – это прекрасное, – отрезал Рэдмонд.
– А, это ваш принцип, – понял Дэни.
– Скорее вывод, до которого мы дошли сами, – подчеркнул старший планировщик.
– Получается, я не прав?
– Ну, как сказать… – Рэдмонд взглянул в свои записи – там от слова «Величие» исходили стрелочки «Независимость», «Красота» и «Счастье», – и хотелось пририсовать еще одну. Объединялись эти стрелочки в «Стиль», а вело все одной большой стрелкой к «Человеку». – Человек может и должен быть великим. Я бы сказал даже, обречен.
– Но он им не является? – допытывался Дэни.
Рэдмонд спрятал лицо в ладони.
– Надо вспомнить, что говорил директор, – сказал он. – С одной стороны, человек и может оказаться той самой «Точкой величия», – и это, получается, был как бы намек на то, чтобы мы вернулись к главному – к человеку. Человек – средоточие всех наших стремлений. С другой стороны, это можно расценить и как обратное, – как будто человек больше не заслуживает абсолютного внимания и требуется найти что-то еще.
– Но вы же уделяете внимание не только человеку?
– Да, ты прав.
– Что же тогда точка?
– Пока не знаю…
Их мозговой штурм продолжался еще час, – а потом они пошли на обед. Рэдмонд всерьез задумался над словами Дэни о том, что для большего понимания понятия великого нужно проводить опыты. Рэдмонд спросил стажера, как он представляет себе эти опыты, – и тот в ответ промолчал.
Несмотря на это, Дэни ему реально нравился. Для первого мозгового штурма совсем неплохо, думал он, разве что темпа порой не хватало. Когда Рэдмонд проводит мозговой штурм с Тэлом, они еле сдерживаются, чтобы не перебить друг друга, а бумага у обоих заполняется моментально. Правда, это все теория, понимают они, а на практике реализовать удается лишь немногое, – может, думал Рэдмонд, как раз это имел в виду Дэни, когда говорил про опыты, – испробовать как можно больше вариантов введения идей в народ. Если так, то это, надо признать, у него не всегда удается – то ли не хватает рекламы, то ли идеи все подворачиваются не те.
Рэдмонд ел первое, вспоминая, какая идея пока была самой яркой, самой запоминающейся, – не в его карьере, а вообще. Очевидно, это что-то связанное с историей развития Оле-Вивата: строительство пакетами, появление Институтов, признание человека и т. д. А в его карьере?
– Трудно сказать. Интересной была мысль о том, что человек – существо в общем игривое, подверженное всегда какому-то соревнованию и игра занимает в его жизни роль чуть ли не ключевую. В соответствии с этим стали придумывать различные игры, в основном интеллектуальные. Так свободное время в жизни работников Института стали посвящать игроведению, а сама идея закрепилась в городе под знаком «возвещения нового гедонизма».
Запомнилась также идея о том, что человек по природе своей тяготеет к свободе, а значит, является в определенной степени безответственным. Причем безответственность эта простительна настолько, насколько велики границы понимания свободы у каждого человека. Забавной эта идея получилась из-за того, что после ее принятия и развития многие в Институте как-то резко стали опаздывать и забили на дисциплину, зато оправдания были теперь согласно идее.
