– Сынок! Я очень люблю тебя. Так же, как и твоя мама. Мы скоро встретимся с ней на небесах, с моей любимой… И оттуда вдвоем будем наблюдать за тобой, будем оберегать тебя и просить Господа бога сохранить тебя!..
– Нет, батя, нет! – Прохор уже не смог сдерживать слез, обнимая отца и словно боясь отпустить его от себя.
Иван слабеющей рукой, не переставая, гладил рыдающего сына, плача сам и моля Бога о всем лучшем для своей кровинушки.
Через два дня отца не стало – он просто тихо умер во сне… Его похоронили на деньги односельчан, которые вздыхали и жалели ставшего сиротой Прохора.
Парень долго не уходил с погоста, глядя на свежий холмик земли, под которым теперь уже навсегда упокоился его отец.
Мысли, ранее не посещавшие Прохора, тяжело ворочались у него в голове. Глядя на могилу отца, которая еще пахла сырой землей, и на рядом лежащий поросший травой едва видный бугорок – матушки.
«Как странно, – думал юноша, – насколько короток путь человеческий. Только что был человек и нет его: только лишь бугорок остался в напоминание. Все так же поют птицы и светит солнце. Через десяток лет никто и не вспомнит, что когда-то эти люди ходили, радовались, любили и страдали». Бренно все, и даже самые дорогие ему люди тоже бренны. Только эти бугорки и память о них остались у него.
Потом еще месяц Прохор сидел в пустом и уже как будто неродном доме, глядя на закопченные стены и лики святых, взирающих большими понимающими очами на сироту.
Когда пошел первый снег и поля вокруг деревни накрыло белым покрывалом, Прохор встрепенулся. Собрал нехитрый скарб, подпоясался кушаком, одел тонкий зипун и вышел из отчего дома, подперев двери палкой.
Ему хотелось просто идти куда глаза глядят, не останавливаясь, подальше от этого пустого и холодного дома.
Прохор шагал по заснеженной дороге прочь от своей деревни, и от этого стало даже как-то легче.
Словно провидение или его матушка с отцом с небес подсказывали – он решил идти в Москву. Небольшие запасы еды у него давно уже закончились, и он просил подаяние у церквей. Там же просился на ночлег. Проснувшись, он снова вставал и шел дальше – в Белокаменную.
Когда зима медленно стала уступать свои позиции, Прохор подошел к Москве.
Огромный город поразил Прохора. Еще более потерянным и одиноким почувствовал себя он. Прохор достиг своей цели, но сразу же возникли вопросы: «И куда теперь податься? Кому я нужен в этом большом и суетном городе, где каждый думает только о своей шкуре?». Одиноко и тоскливо стало Прохору – хоть садись здесь посреди улицы и вой волком.
Идти ему было абсолютно некуда. Уже вечерело. Лавки, мимо которых проходил Прохор, постепенно стали закрываться, и на улицах стало заметно меньше народу. Прохор шел, не разбирая дороги, и наконец его ноги привели к кабаку, откуда неслись запахи еды и сивушного духа. Из дверей кабака вывалились пьяные мужики, которые громко кричали и бранились. Прохор еще поколебался, но его нутро урчало от голода и настойчиво просило еды. Парень проходил весь день, а с утра маковой росинки во рту не было. В карманах было пусто, но ему очень хотелось есть.
– Будь, что будет, – подумал Прохор и шагнул в темный зал кабака.
В зале стоял гвалт, нетрезвые мужики сидели за деревянными грязными столами, пили и громко говорили. Редкие уличные девки, размалеванные и неопрятно одетые, пьяно хохотали. Перед ним стояли черные сухари, соленая рыба, штофы. Воздух был пропитан тяжелым спиртным духом.
