Ваня «дает» как-то неправильно – и мир переворачивается вверх ногами, становится холодным и мокрым. Мама перестает соображать. Ваня зацепился за лодку, а ее сильно отбросило в сторону. Она еще худо-бедно удерживается на поверхности, но река швыряет ей в лицо пригоршни воды, и она хлебает, хлебает. Может, она уже тонет?
– Мужики, ловите лодку!
Отец бежит по берегу, на ходу сбрасывая сапоги, и прыгает в воду. Он хорошо плавает, мой будущий отец, – так же хорошо, как катается на санках. Мама чувствует рывок за ворот и короткий приказ:
– Дыши!
Она со звуком втягивает в легкие воздух.
– А теперь греби! Шевели руками! Шевели, говорю! Помогай!
Отец тянет ее к берегу, стараясь удерживать лицо над водой. На берегу их уже ждут: три пары рук помогают отцу с его ношей выбраться из реки.
– Парень в порядке? – коротко спрашивает отец, аккуратно усаживая маму на землю.
– В порядке. Поплевал маленько – и все. А Петрушка?
– Нормально, – отец вертит мамино лицо из стороны в сторону. – Нормально. Ставим лагерь.
– Помочь?
– Сам справлюсь. – И хочет взять маму на руки.
– Пусти, я пойду!
– Ну, давай. Осторожненько. Испугалась?
Мама молча кивает.
– Эй, а ну-ка – не дрожи так.
Отец находит свой рюкзак, вытаскивает одежду – для себя и для мамы, шерстяные штаны и тельник:
– На-ка, переоденься. Пока палатки ставим.
Мамины вещи промокли. Отец мог бы взять вещи у Людки, но хочет видеть маму в своем. Она уходит за кусты и пытается приладить на себя смену. Все ужасно большое. Как и отец. Штаны спадают. К счастью, в кармане находится веревочка, и мама подвязывает ее у пояса, закатывает штанины и рукава. Вырез тельника слишком велик и открывает слишком много. Мама зажимает его спереди в горсть и в таком виде появляется у костра. Все на нее оборачиваются. Кто-то присвистывает.
– Ну и декольте, Петрушка! Ты неотразима! Сплошной соблазн. – Мама не понимает, шутит Людка или говорит всерьез.
– На-ка, выпей! – Ей протягивают чашку с горячим.
Маме приходится наклониться вперед, она забывается и протягивает руку. Тельник предательски обвисает. Мама в ужасе прихватывает его и прижимает к груди. Чай разлетается обжигающими брызгами, чашка падает на землю.
Людка хохочет:
– Ну, ты даешь, Петрушка! Прям французское кино. Мужики сейчас спортом побегут заниматься!
Отец цыкает на Людку и говорит, обращаясь к маме:
– Сиди, подам. И сырое повесь на веревку. С ночевкой – рокировка. Ваша с Людкой палатка промокла. Людка пойдет спать к ребятам, а ты – сюда.
Мама думает, что веревка у костра общая, и как же она повесит здесь лифчик. Ведь все увидят. Трусы – ладно. А вот лифчик…
Людка ухмыляется:
– Считаешь добычу законной, командир?
– Молчи у меня.
– Волчище ты серый!
– Завидно?
– Еще чего! Я Ваньку греть пойду. Он тоже тонул, а ему – ноль внимания.
– Вот и сходи.
Людка уходит. На прощанье она делает маме какие-то знаки, но мама думает только про лифчик: как она повесит его на веревку у костра. А если на елку, за палаткой, он же к утру не высохнет. Лифчика не было в списке снаряжения. И она не взяла сменный. Она забыла, что все в рюкзаке промокло.
– Иди, укладывайся, Петрушка.
Мама послушно бредет к указанной палатке. И только заползая в спальник, понимает, что это – палатка отца. Она сворачивается в клубок и начинает дрожать – от пережитого напряжения и того, что надвигается. И так, не в силах унять дрожь, погружается в полудрему. Скоро голоса у костра смолкают, и отец оказывается рядом. Он крепко обхватывает ее поперек живота, прижимает к себе и спрашивает:
