Почему он остался?
Я думала о нем всю эту неделю. Каждый день, вечер и, кажется, ночь. Меня, конечно, бесит сама мысль, что я вообще себе такое позволяю, но не могу ничего поделать. Райнис везде. В каждом уголке моих мыслей. Есть в нем что-то такое, что заставляет мое сердце биться чаще, приходится каждый раз напоминать себе, что он женат, что не в моем вкусе, и что это вообще бред.
Ну правда. Райнис должен быть последним мужчиной, посещавшим мои фантазии. Да его вообще там не должно быть, если так посмотреть. Он мне противен.
Ладно. Последнее — наглая ложь, но я даже себе самой не хочу признаваться, что он мне нравится как мужчина.
— Не забывай, что от моей рекомендации зависит твоя практика, — в шутливой форме говорит он, на что я буквально перестаю дышать.
Он ведь не серьезно? Я просто ляпнула.
— Да шучу, Ласточка. Расслабься. Давай еще конфету.
Как ни в чем не бывало, тянет к себе весь пакет и пробует одну за другой, а я натянута, как гитарная струна.
Сдалась мне его рекомендация? Подумаешь, всего лишь практика. Правда, это преддипломная практика, и в моем случае, его рекомендация — важная часть. Не хотелось бы краснеть на защите и ставить себя в неловкое положение. Еще никто отсюда не возвращался с негативными отзывами, не хочу становиться первой.
Не нахожу что ответить, лишь наблюдаю, как Райнис хомячит мои запасы. Ему что, некуда идти? У начальника вроде как семья, почему он не спешит домой осчастливить своих близких?
— Как прошла первая неделя в этих стенах? — после ощутимо затянувшейся тишины, Владимир все таки интересуется. — Занималась чем-то интересным?
Если бы. Всю неделю я только и делала, что занималась абсолютно не интересными делами, и он, наверняка, это знает.
Секретарь загнала меня сюда вчера утром, и от количества газет и пыли, уже голова кругом, но это все же лучше, чем сидеть в приемной и каждый день видеть его физиономию. Хоть какое-то утешение.
— Почту я освоила хорошо, если вы об этом. К важным делам, Лариса Николаевна меня не подпустила, — выдаю как на духу.
Райнис внимательно смотрит на меня и что интересно, нет в нем больше того пренебрежения, каким он меня наградил в понедельник. Может, устал?
— Я поговорю с ней в понедельник, — твердо произносит он, на что я чуть не давлюсь конфетой.
— Зачем?
— Ну, — он обводит глазами помещение, затем снова возвращается ко мне, — во-первых, здесь холодно, зачем студентов подвергать такой пытке, мы же не исправительное учреждение.
Что-то явно новенькое.
— А во-вторых? — осторожно спрашиваю, даже представить себе не могла, что придет момент, когда мы просто вот так сможем пообщаться.
Владимир Александрович тщательно пережевывает последнюю конфету, и очень сильно старается, ведь, кажется, она прилипла к его зубам. Да, и такое бывает.
— Прости, это с непривычки, — смеется он, и мое сердце начинается странно трепыхаться внутри.
Так, что происходит?! Слушаю его смех и… получаю удовольствие от этого звука. Это нормально? Почему я нервничаю?
— Во-вторых, Ласточка, хочу показать, чем на самом деле занимается юстиция, — поясняет. — Это широкий спектр, здесь работы не то что много, ее катастрофически много. Ты, скорее всего, рассчитывала просто приходить и отмечаться, и возможно, в других отделах так и делают, но не у меня в приемной. Я топлю за то, чтобы студентов сразу приобщали к делу. И раз, твой… Саввин, захотел чтобы ты была у меня, то придется работать. Но, согласен, с “Вестником” — перебор.
